Array Саша Волк - Куплю твою жену

Но, будто в карточной игре, судьба подкидывает мне другой расклад – из-за очередного поворота выезжают три чёрных джипа и начинают преследовать меня… Загонять, как дичь.

Мне хватает ума понять – это не папина охрана.

Женя

Два часа назад до похищения Иветты…

Как же хреново, твою мать.

Морщусь, закрываю глаза, прикладываю пальцы к вискам. Идиотская практика, знаю, и бесполезная. Но не полотенце же на голову мне просить. А на обезболивающие у меня аллергия. С детства. Часто приходилось принимать анестетики из-за травм на тренировках. Передозировался, видимо.

Блядь.

Важное совещание на носу – банковский сектор сейчас колбасит не по-детски. Буквально глаза в сторону отвёл, руку с пульса жизни убрал – всё, тебе стучат в крышку гроба. Обманутые вкладчики. Ногами.

Вдох-выдох.

Врачи охерели. Не все, конечно, но мой личный точно. Советует мне это дерьмо – дыхание, пальцы на висках. Вот накроет его, суку, мигрень, пусть так же лечится! Я лично прослежу.

Так, к херам эти мазохизм и геройство! Работать не могу. Набираю секретаря:

– Люсенька, зайдите.

Она материализуется почти моментально. Иногда мне кажется, что Люся имеет частный телепорт, только ни с кем им не делится.

Сжимает под мышкой папку, смотрит внимательно. Лучший в мире секретарь. Безупречная.

– Люсенька, – вымучиваю улыбку, не страдать же и стонать при женщине, в конце концов, – а бахните-ка мне своего волшебного чайку.

– Того самого, от бабушки? – уточняет она на всякий случай.

Уж не знаю, из чего её бабуля чаи делает, но пахнут они охеренно и действительно расслабляют, снимают боль и усталость.

– Его самого.

– Обождите минуточку.

По закону подлости именно на этих словах в висках стреляет так, что я, наверное, слишком громко клацаю зубами, когда стискиваю их.

Пальцы к больному месту прижимаю инстинктивно.

– Вы неправильно массируете, – тоном учительницы, говорящей с нерадивым школяром, произносит Люся. – Давайте я.

Она оказывается рядом быстрее, чем я успеваю что-то возразить. Чуть склоняется через кресло, кладёт пальцы мне на виски и начинает осторожные круговые движения.

Чёрт, кончить можно.

Руки у неё прохладные, уже это несёт облегчение. И духи приятные, что-то свежее. Будто душистого вечернего воздуха хапаю – приятно, слегка дурманит, но бодрит, а не удушает.

Мысли утекают не в то русло.

А, например, в то, что Люся – женщина эффектная. Начиная с имени, она ведь не банальная Людмила, а Люсьена Эдуардовна Зольцберг.

Тридцать два года. Ноги от ушей. Фигура – любая модель слюной изойдёт. Мать двоих детей. Верная супруга. Мозг сам продолжает список, чтобы осадить слишком разгулявшуюся фантазию.

А вот организм… Этот гад меня предаёт, как какую-нибудь девицу из бульварного романа (не, я их не читаю, знаю из мемов). Потому что я невольно вскидываю руки и накрываю пальцы Люси своими. Будто призывая: не убирай, ещё чуть-чуть ! Почти с мольбой.

Что я там ранее сказал про закон подлости? Да нет, он сработал именно сейчас.

Ведь когда моя кожа соприкасается с Люсиной, дверь распахивается и в проёме появляется Олеся Царёва собственной персоной.

Дочь приятеля моего отца и моя наречённая. Хотя если точнее, у нас в статусе вот уже четыре года – все сложно. В основном из-за Олеси – у неё чёрный пояс по извращённому траху в мозг.

Вот и сейчас – нереально-синие из-за цветных контактных линз глаза Олеси распахиваются, удлинённые чуть не до небес ресницы со стразами на них начинают быстро-быстро хлопать. Это означает приближение истерики и первый раунд мозготраха.

– Вон! – вопит она, топоча ногами и наступая на Люсю. – Убирайся прочь, стерва. Я так и знала, что ты к моему мужику клинья подбиваешь! Шалава старая!

Люся, кончено, вспыхивает, но гордо вскидывает голову и давит гнев.

Одно слово – безупречная.

Не говоря ни слова, она покидает мой кабинет, уже от двери бросая:

– Чай занесу после того, как стихнет буря.

И мне остаётся только закатить глаза. Потому что боль пульсирует ещё сильнее. А тут ещё Олеся…

Господи, дай мне сил это пережить и никого не убить.

– Ты… Смолянин, ты!…

– Я уже тридцать пять лет Смолялин. Дальше, – рявкаю на неё.

– Ты с ней! Как?! Как ты можешь?!

Она плюхается на диван и начинает рыдать. Настолько показушно, что Станиславский не только бы закричал: «Не верю!», но ещё и руками бы замахал. И это всё происходит на мою то мигрень!