Эмма Скотт - Как спасти жизнь

– Прости.

Он склонил голову набок, и копна непослушных каштановых волос упала ему на глаза. Большинство девушек в Уилсоне находили это притягательно неряшливым. Джаред пристально посмотрел на меня, вероятно, впервые с тех пор, как мы начали встречаться.

– Знаешь, тебе повезло, что я вообще уделяю тебе время.

– Да ладно? – выгнула я незакрытую волосами бровь.

– Я считаю тебя по-настоящему хорошенькой. С той стороны, где нет шрама. Без него ты была бы горячей. Как ты его получила?

Я решила покрутить колесо трагедии. Ну, пусть будет землетрясение.

– Я навещала семью в Сан-Франциско. Там же землетрясения. Я стояла у огромного окна, когда оно началось, шесть с половиной баллов. Окно разлетелось вдребезги. Я оказалась в ненужное время в неправильном месте.

Джаред тихо присвистнул.

– Черт. Отстой.

– Да, – согласилась я, – что есть, то есть.

Разговор о моем шраме снова вызвал гадкие воспоминания о его появлении. Джаспер, шуруп, которым я порезала лицо, арест дяди, а потом моя мать.

Я нашла ее в ванной. Посреди ночи проснулась от боли в забинтованной и зудящей щеке. Поплелась из своей комнаты в санузел, чтобы пописать. В руках я держала любимую игрушку – голубого кита, хотя и уже выросла из детского возраста. Сонно толкнула дверь.

Я не сразу заметила маму. Только обрывки картины: брызги крови на белом кафеле. Мой мозг разбил этот момент на кусочки и преобразовал в новую рифму стихотворения, которое мы в тот месяц изучали в школе.

Изображение, склеенное из двадцати двух слов. Рифмы, поэзия… с тех пор они стали моим защитным механизмом, когда терапия носила периодический характер или вовсе отсутствовала. Утешительный приз – обнаружить художественную страсть в ужасной трагедии. Смерть матери разделила мою жизнь на две части. Пропасть, оставшаяся позади, оказалась настолько глубокой и широкой, что мне просто не удавалось разглядеть берег своего прошлого. Спрятанный за серым и плотным туманом, он был утерян для меня. Мама… она покинула меня, как и все наши счастливые воспоминания до Джаспера. Все это осталось на том запертом от меня берегу.

Я могла бы прыгнуть в эту пропасть вместе с ней, но решила продолжать свой путь дальше.

Не могу сказать, что поступила правильно.

Я оделась, зашнуровала ботинки, схватила блокнот и выскользнула в окно. Знала, что если улизну, меня не кинутся. Скорее рак на горе свистнет, чем Джерри придет в голову идея зайти в мою комнату и проверить, на месте ли я. Он, наверное, храпит в кресле перед телевизором, а очередное ведро с блюдом из «KFC» упало с его колен.

Я направилась на восток, к окраине города, где располагался новый аквапарк. Ночь выдалась жаркой. Уличные фонари разрезали темноту бледно-желтыми облачками. Мотыльки бились о лампочки. Смесь звуков, издаваемых в конце весны саранчой, сверчками и другими насекомыми, обитающими в этой части страны, превращалась в безжалостную какофонию. Но то были единственные звуки. Ни одной проезжающей мимо машины. Всего девять часов вечера, а Планервилл уже спит.

Подойдя к «Фантауну», я перелезла через задрапированный зеленым брезентом высокий забор и оказалась на другой стороне. И пусть горки и распылители давно выключили, но территория хорошо освещалась. Новые лампы, установленные на одинаковом промежутке друг от друга, оставляли включенными, чтобы отпугивать нарушителей. Таких, например, как я.

Я миновала горки-туннели, извивающиеся, словно змеи. Не могу сказать, что они меня пугали. Воспоминание о маме в ванной исчезло. Вместо этого я вспомнила наше совместное путешествие на остров Тайби, когда мне было четыре года. Серое, как кусок заплесневелого хлеба, воспоминание, но всяко лучше, чем ванна.

Мы строили замки из песка, бесились в грязи. Трудно вспомнить все, но я слышу отголоски ее смеха, больше похожего на детский, чем на взрослый. Даже в четыре ее взгляд казался мне немного рассеянным. Все в ней выглядело шатким и бесцельным. Когда она испытывала счастье, то говорила мне: «Это нервы».

Из-за ее бесконечных поисков стабильной работы мы часто переезжали. Когда мама была довольна, она вскрикивала, пританцовывая и кружась со мной по крошечной убогой квартирке, где мы жили.

– Свет зажегся, Джози!

Иной раз «свет гас», и мама днями лежала в своей кровати. Я подходила к ней, она высовывала голову со спутанными волосами и улыбалась.