Пенелопа Дуглас: Пламя

Тогда мы с Джаредом еще были врагами.

Однажды по заданию Пенли нам пришлось искать партнеров соответственно каждой из сторон света. Джаред в итоге оказался моим «севером».

Неохотно.

Каблуки моих серебряных босоножек на ремешках, сочетавшихся с серебряной отделкой платья с очень глубоким вырезом на спине, звонко отстукивали по полу. Я повернулась лицом к Джареду, который до сих пор стоял у двери.

Непроницаемое, стоическое выражение лица парня нисколько не маскировало его нетерпения. Внезапно во мне вспыхнуло желание наброситься на него.

Я знала, как Джаред ненавидел костюмы, но, по правде говоря, в такой одежде он выглядел дьявольски привлекательно. Сшитые на заказ черные брюки подчеркивали его длинные ноги и узкую талию. Черная рубашка не обтягивала, но и не скрывала его тела, а пиджак с галстуком довершали образ, излучавший силу и сексуальность, как всегда.

За восемь месяцев, прошедших с момента нашего воссоединения, я мастерски научилась не пускать слюнки.

К счастью, Джаред смотрел на меня точно так же.

Прислонившись к двери, он откинул полы пиджака назад, сунул руки в карманы и заинтересованно посмотрел на меня. Его темно-каштановые волосы спадали на лоб в элегантном беспорядке, словно тень нависая над глазами.

– О чем ты думаешь? – спросила я, потому что Джаред продолжал стоять молча.

– О том, как сильно скучаю по возможности наблюдать за тобой, входящей в этот кабинет, – ответил он, окинув меня взглядом с головы до ног.

По телу разлилось тепло: я понимала, о чем он говорил. Мне нравилось дразнить его, если я знала, что Джаред смотрит на меня во время урока.

– Еще, – сказал парень, – я буду скучать по тому, как ты вечно тянула руку вверх, словно заправский ботаник, чтобы ответить на вопрос.

Я охнула, шире распахнув глаза от напускного негодования.

– Ботаник? – повторила я, после чего уперла руки в бока и поджала губы, пряча улыбку.

Джаред ухмыльнулся и шутливо продолжил:

– И по тому, как низко ты наклонялась к столешнице, сосредоточенно решая тесты; как жевала карандаш, когда нервничала.

Мой взгляд метнулся в сторону – туда, где позади моей стояла его старая парта.

Оттолкнувшись от двери, он начал приближаться ко мне.

– Еще я буду скучать по тому, как ты краснела, когда я шептал тебе на ухо, пока Пенли не видела. – Джаред склонил голову набок, подходя все ближе. Я не сводила с него глаз.

Мурашки пробежали по рукам от воспоминаний: он наклонялся вперед, нависал над партой и, щекоча мне ухо, шептал свои жаркие обещания. Почувствовав, как его грудь коснулась моей, я закрыла глаза.

– Я буду скучать по тому, как сидел в полуметре от тебя, – едва слышно произнес Джаред, – а окружающие даже не подозревали, что я делал с тобой утром, тайком пробравшись в твою комнату.

Он прижался своим лбом к моему; я резко вздохнула.

– Буду скучать по тому, как мучился, сгорая от желания посреди урока и не имея возможности тебя получить. По тому, какими мы были в этом кабинете, Тэйт.

И я – тоже.

Притяжение между нами никогда не ослабевало. Даже в переполненном классе, невзирая на шум и суматоху, нас сквозь пространство соединяла невидимая нить. Я чувствовала и слышала его, даже когда была недосягаема. Всегда ощущала прикосновение его губ, даже если мы были порознь.

Открыв глаза, я улыбнулась: наши рты разделяли считаные сантиметры.

– Хоть ты и сидел у меня за спиной, я чувствовала твой взгляд на себе, Джаред. Даже когда ты вел себя так, словно ненавидел меня, я ощущала, как ты следил за мной.

– Я никогда не испытывал к тебе ненависти.

– Знаю. – Слегка кивнув, я обвила его талию руками.

Три года он считал меня врагом – порой это казалось невыносимым. Теперь я была рада, что все осталось в прошлом; и благодарна за то, к чему мы пришли. Вместе.

Но, оглядываясь назад, я бы не назвала учебу в старшей школе приятным опытом и знала, что Джаред испытывал сильное чувство вины из-за этого.

Всю жизнь он страдал от одиночества, от того, что был никому не нужен. Ни своему ужасному отцу, ни матери-алкоголичке. Ни соседям, игнорировавшим происходящее, ни учителям, отводившим взгляды.

Летом накануне девятого класса родители, которым полагалось защищать его, причинили ему такую боль, от которой Джаред едва оправился. Отец издевался над ним, оставив в напоминание неизгладимые шрамы, а мать не смогла оказать необходимой поддержки.

Поэтому он решил, что в одиночестве ему будет лучше, и отгородился ото всех.