Эмма Скотт - Свет между нами

Ее высоко вздернутая бровь почти коснулась линии роста волос.

– Он был ужасно груб со мной, – объяснила я свой вопрос.

– Немудрено, – Максин подсчитала мои деньги. – Он расходует помощников так же быстро, как другие – туалетную бумагу. И обращается с ними соответствующе.

– А что с ним такое? – мой день прошел хуже некуда. Какое мне дело до грубияна-затворника? Однако я ожидала увидеть пожилого мужчину, а Лейк оказался молодым, о чем я не преминула сказать Максин.

Администратор пожала плечами.

– Молодой, старый – какая разница? Он отличный клиент, – она впилась в меня взглядом. – Надеюсь, ты не грубила в ответ?

Я мотнула головой. Лейк не мог слышать, как я выразилась о нем, для этого нужен слух как у собаки.

– Хорошо, – Максин вложила мне в ладонь сорок долларов. – Увидимся в понедельник.

Я вздохнула. Эта часть плюс тридцать пять долларов, полученных от клиентов наличными, – меньше половины нужной мне суммы. Меньше половины.

Энтони, все еще обслуживающий столики, вбежал в раздевалку и попытался сунуть мне в руку деньги.

– НПХ очень щедрый. И потом, это твой столик.

От доброты друга на глаза снова навернулись слезы, и я быстро отвернулась, скрывая их. Если Энтони увидит, что я плачу, ни за что не примет отказ.

– Нет, Энтони, ты их заработал, – я встала и закрыла шкафчик, второпях позабыв снять фартук, и обняла друга, спрятав лицо на его плече. – Люблю тебя. Хороших тебе выходных.

Я выскочила за дверь, не дав ему возможности возразить. Уже на улице, по дороге к метро, я обнаружила в переднем кармане фартука двадцать долларов. Из глаз тут же полились слезы.

В «Счастливой семерке», к счастью, в этот пятничный вечер был наплыв посетителей. Я работала под аккомпанемент оглушительной музыки, перекрывающей голоса и звон бокалов, теснясь за барной стойкой с двумя другими барменами – Сэмом и Эриком, с которыми делила пятничную и субботнюю смены. Они не были ни близнецами, ни братьями, но я всегда обращалась к ним как к единому целому, как в «Повелителе мух»: Эрикисэм. Я сказала им об этом забавном совпадении, когда приступила к работе три месяца назад. Они не поняли, о чем я.

Сейчас Эрикисэм суетились вокруг меня, свободно болтая с клиентами, в то время как я с трудом поддерживала непринужденный разговор. Бармен из меня так себе. Слишком «зажата» и слегка «глуповата». Но когда я пришла на собеседование, Дженсону, владельцу «Счастливой семерки», отчаянно не хватало рабочих рук. К тому же я с идеальной точностью запоминала комбинации коктейлей. Дженсон вечно советовал мне пропускать бокальчик, чтобы расслабиться.

– Господи, неужели нельзя немного пококетничать? Не умрешь же ты от этого? – приговаривал он.

– У тебя вид печальной, но умной милашки.

С этим я тоже не знала, что делать, но изо всех сил старалась выглядеть в темной пивнушке настоящей девчонкой-барменом. Увы, это было не дано мне от природы. Все мои попытки пофлиртовать оказывались безуспешны, поскольку я не могла уследить за своим языком. Я говорила то, что думаю, а подвыпившие в баре мужчины чего, а уж правды в лоб точно не ищут.

Иногда мне казалось, что Дженсон не увольняет меня из жалости. Эрикисэм говорили, что он этого не делает, потому что я похожа на милашку с чудинкой из какого-нибудь независимого кино.

– Парни клюют на такое. И еще как, – заявили они мне.

– Клюют на что? – не поняла я.

Эрик и/или Сэм пояснили.

В «Аннабель» я одевалась скромно и консервативно. В «Счастливой семерке» носила черные топы, подчеркивающие внушительную грудь, подводила глаза темным карандашом и распускала копну непослушных волос. И то, и другое для меня костюмы. Я не скромница и не тусовщица.

Сама не знаю, кто я.

Около десяти Мелани Паркер протолкнулась ко мне сквозь толпу гринвич-виллиджской богемы и богатых хипстеров, которые, по словам моей лучшей подруги, с бешеной скоростью облагораживали район. Она окинула презрительным взглядом молодого мужчину в очень дорогой кофте и кивнула мне в знак приветствия.

– Удачный вечерок, – заметила она. Ее очки заливал свет голубых неоновых огней за моей спиной. В белом кардигане и коричневой замшевой юбке она сама «облагораживала» наш бар, но это был ее «рабочий костюм». Мелани давала уроки игры на виолончели детям манхэттенской элиты, когда не играла в оркестровой яме для какого-нибудь внебродвейского экспериментального мюзикла. Она смахнула упавшую на глаза челку. – Как у тебя дела с оплатой аренды?