Виктор Гавура - Нарисуй мне дождь (СИ)

— И ты туда не попала?

— Да, меня там нет. Я все время здесь, где нет ничего нового, здесь нет, и не будет никаких перемен, вязко, как в болоте.

— Ничего, мы еще везде побываем, — говорил я ей и был в том уверен, — Ведь и мне не дает покоя та же, твоя мысль…

Меня тоже тревожили эти непреодолимые позывы вдаль, ощущение, что где-то далеко меня ждет настоящая жизнь. Типичные мечтания незрелой личности. Настоящая жизнь всегда здесь и теперь, а не где-то там, вдалеке.

— Наш новый руководитель ансамбля в составе украинской делегации летом был с «братским» визитом в республиках Средней Азии. Много интересного рассказывал, — мечтательно глядя в звездное небо, проговорила Ли и загадочно замолчала.

Взгляд ее блуждал где-то далеко в космическом пространстве.

— И, что же там было самое интересное? — не выдержал я.

— В этих республиках? — дрогнув бровью, переспросила она. — Ну, например, в Ташкенте или в Ашхабаде… Забыла где, на одном из приемов их угощали пловом. Местные руководители все руками наворачивают, он попробовал, и так и эдак, ничего не получается, чуть палец себе не откусил. Тогда он попросил дать ему ложку. Ложку, конечно же, не нашли. Видать, их вера не позволяет ложки в доме держать или в их кибитках, не знаю, где они там ночуют. Так эти казахи или узбеки… Ну, в общем, мордва, ему штакетину из забора выломали, он ею и ел. Ничего, вкусный плов.

— И, большую штакетину? — для прояснения картины уточнил я.

— Порядочную, два раза зачерпнул и полказана выел, ‒ посмотрев на меня критически, ответила она.

— Полказана?.. Может, они ему не штакетину, а целую доску от своей юрты отодрали?

— Весьма возможно, я-то там не была. Интересно путешествовать. В мире есть столько мест, где я ни разу не была. Мне хочется везде побывать, я так много всего хочу увидеть.

— И поесть?.. — несмотря на свою грациозность, она любила вкусно поесть, хотя редко могла себе это позволить.

— Всенепременно! — блеснув глазами, расхохоталась она. ‒ Конечно же, надо все испробовать. Только так и не иначе.

Ли, как и я, родилась в дороге. У нас обоих горел в крови неугасимый огонь странствий, как и у многих других, тех, которые в детстве переезжали с места на место. Сформировавшееся у них биополе не совпадает с геофизическим фоном ни одного из временных мест их проживания. Они всю жизнь ищут и не находят то, заветное место на земле, где им будет хорошо, и всему этому есть объяснимый физический стимул — несовпадение их биополя с геофоном обитания. Эту новую, но пока не подтвержденную наукой теорию, Ли с увлечением мне разъясняла.

— Притянуто за уши, — скептически возражал я, хотя невнятная тоска по далеким краям не оставляла меня никогда. — Предпосылки да предположения, и никаких фактических доказательств.

С моей точки зрения, все это было занимательно, и не более. Пришло время, и я убедился, что в этом есть свой сокровенный смысл.

Париж ‒ «Париж»…

Когда не было гастролей, свое утро Ли, как правило, начинала в популярном в узких кругах кафе без названия на углу Проспекта Ленина и улицы Сталеваров. Постоянные посетители называли его Париж. Почему «Париж»? А не, скажем, «Крыжополь» или «Канкрыновка», или тот же «Чертомлык»? — вопрос риторический. Скажешь, примером: «Встретимся в Париже», и у тебя возникнут совершенно неординарные ассоциации. Мелочь, конечно, но приятно. Тем более, что умение жить и выжить в этом узком, смердящем затхлой кислятиной мире, состоит в умении делать события из мелочей. Именно они помогают вырваться за границу обыденности.

Каждый день Ли отправлялась сюда, как на работу. Здесь она встречалась со своими приятелями и знакомыми, которым не было числа. Это был ее дом и клуб, где собирались все и отовсюду. Ли просиживала здесь днями с неизменной чашкой кофе в руке в окружении зараженных неизлечимым снобизмом интеллектуалов, томных декадентов и манерных эстетов. Она принимала активное участие в бесконечных дебатах о смысле фразы: «рукописи не горят» из «Мастера и Маргариты», бурных спорах о том, сколько раз (16 или 17) Сталин приходил смотреть «Дни Турбиных», либо в зубодробительной критике нового романа Маркеса и в безмерном превозношении «Зеркала» Тарковского.

В своем демонстративном поведении они всячески подчеркивали собственное превосходство. Меня тошнило от их высокомерия, несвойственного умным людям. Своя точка зрения возводилась ими в непререкаемую истину последней инстанции. Их категоричность в отрицании чужого мнения, чередующаяся, с ни с чем не обоснованным преклонением перед модными новинками, претили мне. Тогда как Ли, воспринимала их вполне толерантно, с неподдельным вниманием она выслушивала их пространные, часто беспредметные рассуждения. В ней они находили благодарную аудиторию, которой им так не хватало. И она их слушала, она, безошибочно различавшая, когда человек говорит от чистого сердца, а когда рисуется, тряся словесами. Была ли это любознательность или праздное любопытство, не знаю. Но знаю достоверно, она никому не льстила. В ее манере общения было столько естественной искренности, что это располагало к откровенности.