Таррин Фишер: Испорченная кровь (ЛП)

счастью, её там нет. Я не могу нести ещё и её бремя

поверх своего.

Мы сидим. Это не неудобно, но и не посиделки

за чаем с печеньем. Айзек садится на свой стул, но

через минуту встаёт и садится в кресло рядом со

мной.

— Ты вернулся к работе, — нарушаю я

молчание. — Не мог остаться в стороне.

— Я пытался. — Айзек качает головой. — Я

был на Гавайях и посещал психолога.

Это вызывает у меня что-то вроде смеха.

— Смело.

— Я знаю, — улыбается он. — Во время всего

сеанса я старался не говорить ей того, что сподвигло

бы её похитить меня.

Мы становимся серьёзными.

— Как ты? — спрашивает он осторожно. Я

ценю то, как Айзек принимает во внимание мои

чувства, но мы слишком разрушены для таких

нежных чувств. Впервые я отвечаю ему честно:

— Хреново.

Уголок

рта А й з е к а приподнимается вверх.

Только один. Это его фирменный знак.

— Но, полагаю, это лучше, чем быть

похищенной, — вставляет он.

Я чувствую, как меня накрывают эмоции,

интимность, неловкость. Хочу восстать против них,

но не делаю. Это очень плохо сказывается на

человеке, когда он постоянно борется со своими

чувствами. Элгин пыталась сказать мне об этом

как-то раз. Сука.

— Я слышал о твоём прогнозе...

— Всё нормально, — говорю я быстро. — Это

просто... есть.

А й з е к выглядит так, будто хочет сказать

миллион вещей, но не может.

— Я хотел навестить тебя, Сенна. Просто не

знал как.

— Ты не знал, как прийти ко мне? —

спрашиваю я, слегка ухмыляясь.

Он смотрит в мои глаза, прямо в них. С таким

сожалением.

— Всё хорошо, — успокаиваю его. — Я

понимаю.

— Что нам теперь делать? — спрашивает он. Не

знаю, спрашивает ли он о том, как мы должны жить,

или как мы должны закончить разговор. Я уж точно

не знаю, что делать.

— Мы поживем, и мы уйдём, — отвечаю ему.

— Сделаем всё, что от нас зависит.

Айзек проводит языком по внутренней стороне

нижней губы. Она чуть выпячивается вперёд и

возвращается на место. Это напоминает мне о

выпечке торта, когда вы открываете духовку слишком

рано. Я играю с неровными краями волос,

периодически поглядывая на него снизу вверх.

— У вас всё нормально? У тебя и Дафни? — я

не имею права спрашивать его, вообще никакого.

Особенно, если учесть, что Элгин сделала всё это

из-за меня.

— Нет, — отвечает он. — Как может быть? —

Айзек качает головой. — Она была понятливой. Я не

могу жаловаться, но это продолжалось месяц, а

потом они захотели, чтобы вернулась прежняя версия

меня. Они, моя семья, — говорит мне Айзек. — Но я

не знаю, как быть им. Я изменился.

Айзек всегда был честен в своих эмоциях. Я

хотела бы быть такой же. Чувствую, что мне нужно

что-то сказать.

— Я не разочарована, — признаюсь ему. — Я

не знаю, легче ли мне от этого.

Он выглядит поражённым. Его чёрная форма

морщится, когда Айзек наклоняется ко мне.

— Ты любима, — говорит он.

Любовь — это владение; то, что вы складываете

из слоёв людей в вашей жизни. Но если представить

мою жизнь в виде торта, он был бы бесслойный, не

пропечённый, с недостающими ингредиентами. Я

слишком хорошо изолировала себя, чтобы иметь

чью-либо любовь.

— Я люблю тебя, — говорит Айзек. — Я

полюбил тебя в тот момент, когда ты выбежала из

леса.

Я не верю ему. Он воспитан так по жизни и

профессионально. Увидел что-то сломанное, и ему

необходимо было излечить меня. Доктор полюбил

процесс.

Как будто читая мои мысли, он говорит:

— Ты должна кому-то верить, Сенна. Когда

тебе говорят об этом. В противном случае, ты

никогда не будешь знать, каково это быть любимой.

И это печально.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я,

наполняясь гневом. — Слишком серьёзно, чтобы

говорить такие слова. Откуда ты знаешь, что любишь

меня?

Айзек надолго замолкает. А потом отвечает.

— Она предложила мне выход.

— Выход? Выход из чего? — мне плевать, что я

опережаю события. Это как камень, который падает

между нами. Я жду стука, но его не происходит,

потому что мой мозг перестаёт соображать, и

комнату наклонило и немного зашатало.— Что ты

имеешь в виду?

— Утром, после того, как мы открыли дверь, я

нашёл в сарае записку со снотворным и шприцом.

Там говорилось, что я могу уйти. Всё, что я должен

сделать — усыпить тебя, впрыснуть снотворное себе,

и я бы проснулся дома. Было лишь одно условие: я не