Нино Гугунишвили - В пятницу вечером, после восьми…

Лиз выдохнула. Ей хотелось пить. Она вернулась на своё место, и села, близко придвинув стул к столу.

– Спасибо Лиз, за такую информативную, всеобъемлющую разработку вопроса, – с едва уловимой насмешкой в голосе поблагодарил её Балтазар и начал свою часть презентации. Анабель всё время что-то записывала, Грэхем внимательно слушал, и, как показалось Лиз, удовлетворительно кивал головой.

Что эти двое делали, когда она выступала экспромтом со своей речью, Лиз совсем не помнила. Да, провалы в памяти ни к чему хорошему точно не приведут, грустно – подумалось ей.

– Мы бы хотели продолжить нашу беседу за ужином, – вдруг высказался Грэхем О' Кифи, и оказалось, что вечер пока ещё только начинается.

– С большим удовольствием – согласился Балтазар.

– Лиз, конечно же, к нам присоединится. Не так – ли, Лиз?

– Да, обязательно.

– Давайте встретимся через час в «Гиппо» на бульваре Монпарнас, – предложил Балтазар.

– Договорились! Замечательно! – Анабель заметно оживилась известием о предстоящем ужине, в отличии от Лиз, которая и так недолюбливала деловые ужины, а сейчас чувствовала себя жутко уставшей, но деваться опять было некуда. Проводив гостей, Балтазар вернулся в комнату для встреч. Лиз сидела у стола и нервно курила.

– Фостер, здесь не курят, ты забыла? Я думал, ты бросила.

– Нет, я прекрасно помню и знаю. Вчера не курила, сегодня с утра снова курю. Причём тут курение, нужно запретить, пить кофе, вот это точно!

– Кстати, почему ты поменяла программу презентации, она ведь была немножко другой?

– Немножко?! Я всё поменяла! Пролила, чёртов кофе на клавиатуру, и она заглохла!

– Имей в виду Лиз, если нас прикроют, это будет твоя вина!

– Совсем нет, Хемиш, во всём будет виноват этот дурацкий кофе!

– А ты возьми и напиши, когда тебя с позором выгонят, что в твоём увольнении виноват не я, не акционеры, а тонизирующий, вкусный, чёрный напиток.

– Обещаю, что напишу. Если до того не стану инвалидом, потому – что, свою правую руку, я уже не чувствую, а ты всё время лезешь с нотациями и ехидничаешь!

– Я не ехидничаю, я тобой восхищаюсь, хотя выглядишь ты с этими пятнами на блузке, совсем не так как подобает моему заму.

– А как подобает заму?

– Ну, в мокрой полосатой пижаме, например.

– Иди к чёрту!

– Я понял, что это твоя любимая фраза. Ну что, пошли? Поедем на ужин, на моей машине?

Ничего не ответив, Лиз вместе с Балтазаром вышла на улицу, и, подойдя к его машине, открыла переднюю дверь. Уверена она была только в том, что предстояло провести минимум часа два в обществе людей, которые были ей не очень симпатичны, включая того, кто сидел за рулём и напевал себе под нос какую-то старую песенку из репертуара Фрэнка Синатры.

Как и следовало ожидать, утром в субботу у Таши болела голова. Она не просто болела, она раскалывалась. Никому, включая её пса, до этого не было никакого дела. Пёс весело бегал по квартире, предвкушая долгожданную прогулку.

Таша влезла в джинсы, напялила на себя толстую, тёплую, но неудобную куртку цвета хаки, которая больше подходила для полярных экспедиций, подняла капюшон отороченный мехом, быстро взглянула на себя в зеркало и хотела было крикнуть матери, что в парк сегодня не собирается, но потом вспомнила: мать на неделю уехала на конференцию во Флоренцию, так что сообщать о своих планах было некому, и Таша вышла с оживлённо прыгающей собакой за дверь.

Ей совсем не хотелось гулять, хотелось залечь в постель и выспаться, проспать этак неделю, а потом, проснувшись обнаружить, что вся история с проклятым письмом в журнал – просто плохой сон. Когда она о чём – то нервничала, её всегда клонило ко сну. Марго говорила, что это нормальная реакция организма на стресс. Такая вот защита. Организм требовал сна, желудок китайской пищи, а обезвоженная кожа лица срочно нуждалась в новом креме. Дойдя до ступенек у входа в парк, Таша решила, что лучше забыть о своей досадной ошибке и перестать заниматься самобичеванием. Ну не станет она писательницей и что? Возможно, всё к лучшему, всё произошло именно так, как и должно было произойти. Чудес и счастливых случайностей наверно всё же не бывает. Или они происходят, но с другими людьми, во всяком случае, она уж точно к их числу не принадлежит. Все те, с кем её свела судьба, это – обыкновенные люди: счастливые, несчастные, довольные или не очень, тем, что у них есть, но они не сидят, сложа руки, и уж тем более не ждут чуда, а если и ждут, то слишком хорошо это скрывают.