Валерий Бронников - Северина

Дед её растил один. Родители погибли, когда ей не было и трёх лет. Их она почти не помнила. Дед был и за папу, и за маму. Органы опеки пытались её отнять, чтобы поместить в детский дом, но она, кроме деда, никого видеть не хотела, устраивая дикий визг и рёв. В конце концов, от них отступились и больше ребёнка отнять не пытались.

Школу Северина окончила. Жила, пока училась, у тётки, а летом непременно перебиралась к деду, где чувствовала себя, как дома, где всё для неё стало родное. Николай Николаевич, пока работал, приезжал на заимку только летом во время отпуска, а, когда вышел на пенсию, переселился совсем, уезжая в город только на время по делам или по какой другой надобности, к примеру, закупить продукты. Северина была его незаменимой помощницей. Она неплохо научилась управляться с хозяйством, умела охотиться, рыбачить. Не было, правда, для неё сверстников, но она не скучала или, по крайней мере, не подавала виду, что скучает по подругам. От деда у неё не было тайн, они привыкли друг другу доверять и делились самым сокровенным, а теперь вот дед заболел, и она была главной хозяйкой. Её имя, несколько необычное, ей дали родители, когда поехали на Север, а она умудрилась там родиться. Вот девочка Севериной и стала.

Лёгкий ветерок сморщил воду и побежал по поверхности вдаль, обдав лицо прохладой. Утки уже давно переместились с середины озера вправо. Они время от времени по очереди ныряли или иногда исчезали все вместе, поочерёдно появляясь, или задрав хвост и засунув голову в воду, что-то под водой подолгу высматривали.

Пора было возвращаться домой. Дед хоть и не маленький, но одного его оставлять Северина не хотела. Кроме того, пора было наставлять самовар для вечернего чая. Угли для самовара у неё были заготовлены впрок ещё с весны, когда топили русскую печку. Николай Николаевич в своё время захотел иметь именно русскую печку, и задуманное воплотил в жизнь. Долго искал, но всё же нашёл настоящего мастера. По фамилии его Северина не помнила, но хорошо помнила, как звали. Все называли его Егор Горбатый. Прозвище ему кто-то дал за его внешность: на спине у него и в самом деле был огромный горб. Печи класть он умел, был мастер своего дела. До сих пор, как печь сложили, не переделывали. И ничего, стоит, не покосилась и не растрескалась!

Обратно Северина шла по тропинке. В корзинке было достаточно грибов, а лишку она брать не хотела. Так учил её дед – у природы брать ровно столько, сколько необходимо, и не больше – это, как говорил дед, закон природы. Он учил на примерах зверей и птиц, как они берегут и стерегут свои угодья и не дают им истощиться. Чрезмерное усердие может погубить источник жизни, а тогда неминуемая гибель, нет корма, значит, нет и жизни.

Неугомонные сороки провожали её своим стрекотом до самого дома. На вершине ёлки у изгороди сидела ворона, караулила, когда ей достанется что-нибудь от обеда.

– Не карауль, сегодня тебе ничего не будет, – сказала ей Северина.

Ворону семья считала своим местным жителем. Никто не знает, когда она тут поселилась, но всегда непременно торчала либо на ёлке, либо где-нибудь неподалёку.

Она поднялась по ступенькам и вошла в дом, убрав «сторожа» – палку, которую приставила к дверям, когда уходила. Дед спал. Это был хороший признак, значит, лечение пошло на пользу.

Северина, стараясь не греметь, занялась обычными делами, в первую очередь, поставив греться самовар. Летом грела она его на крыльце, так меньше в доме копоти и грязи от углей, которые иногда оказываются на полу.

Она нащипала лучину, подожгла и сунула её внутрь железного нутра самовара, предварительно, наполнив его ёмкость водой, поставила сверху трубу и, когда лучина разгорелась, набросала сверху углей. Затем девушка накормила Тучку, поставив перед ней миску с едой. Тучка посмотрела на неё с укором, не забыв обиду от лишения её прогулки.

– Не смотри, не смотри, прогуляю тебя на поводке после.

Голышом в этот раз Северина купаться не рискнула. Она всё время вглядывалась в противоположный берег, выискивая глазами невольного зрителя, перед которым не хотела сверкать своим телом, но ничего там не видела, кроме ровной полоски леса, ни шевеления, ни признаков жизни. Правда, было ещё совсем темно. Звёздное небо было закрыто облаками, которые не пропускали свет от восходящего солнца. Всё было одинакового серого цвета, даже лес и вода. Северина плавала, не вылезая из воды, как бы стесняясь постороннего глаза. Была почти абсолютная тишина. Сегодня даже не чирикали перед восходом солнца обычно неугомонные пичуги. А потом закапал дождь мелкий и нудный. Дождинки были холодные, а в воде, казалось, было совсем тепло. Девушка не обращала никакого внимания на дождь. Мокнуть было нечему. Халат она высушит, а купальник и так сырой. Она невольно опять подумала о вчерашнем госте. Как он там один в шалаше? Дождь наверняка попадает внутрь. Она даже поёжилась в воде, но не от холода, а от того, насколько неуютно туристу в его насквозь продуваемом и промокаемом шалаше.