Нина Щербак - Легкое пламя. Триллер для двоих

– Что вы наделали? – сдавленным голосом прошипел Славка.

– Что? – в глазах у Маши стояли слезы, она на мгновение замерла, силясь сообразить, что произошло, почему все так, и по какой причине эти мирно прыгающие животные еще час назад жили, а теперь, в один момент окочурились в этой самой злосчастной банке. – Они же в воде живут! – пыталась Маша сдержать душившие ее слезы.

– В пресной воде, а не в соленой, – наконец, спокойно ответил Славка, сел на корточки и обхватил колени руками.

Машина мама собралась быстро, все сокрушалась по дороге, что ее подруга забыла взять адрес Славки, хоть и обещала. А Маша совершенно не помнила, как они ехали домой. Дождь все усиливался, а комок в горле мешал, как будто бы вся накопившаяся за это время на море детская, неуемная тоска вдруг разом обрушилась и душила.

Маша снова увиделась с Кириллом, когда заканчивала Политехнический институт. Было это в летнюю сессию 1995 года. Его волосы теперь были затянуты назад в тугой хвостик, который он, по всей видимости, заботливо причесывал по утрам. Кирилл был сосредоточен, резок, сумрачен и худощав. Полгода назад от него ушла жена. Ушла к его французскому другу, видному бизнесмену в дорогом пиджаке, коллеге по фирме, почти за месяц до рождения их с Кириллом ребенка. Дед Кирилла был профессором известного гуманитарного университета, у бабушки, грозы и хранительницы дома, были личный шофер, Кирилл и слова воспитания в адрес внука «Никогда не ухаживай и не звони девушкам, сами объявятся». Мать любила Кирилла до безумия, баловала и часто возила на машине на их академическую дачу в Дюны. Отец был с Кириллом необыкновенно строг, в какой-то момент отправил сына в армию, и пытался, как мог, воспитывать своего отпрыска как настоящего мужчину. Это означало, что Кирилл должен был сам принимать решения и никогда не жаловаться. Мать, однако, делала все наперекор отцовской воле, и Кирилл рос, с одной стороны, ощущая себя уже с пеленок мужественным бойцом, а, с другой, сохраняя природой заложенную тонкоранимую, женственную натуру. Потом, много лет спустя, он как-то обмолвился, что девушки его вовсе не жаловали. Молодость выпала на 90-е годы, поэтому было сложно угодить даже самой скромной. Перестройка свернула головы, денег требовала каждая, и залихватски подбоченившиеся сокурсницы все время намекали, что финансов у него все равно никогда не будет. Кирилл любил мартини, машины, и свою жену. С ней он учился на одном курсе в ЛИТМО, с ней вместе ходил в походы, с ней же ночами слушал Линду, и в нее же без памяти влюбился, полагая, что именно в этой, черноокой на тонких каблуках стерве, заключена вся женственность, материнская прыть, статность и, главное, сексуальность его детской мечты.

Развод Кирилла ударил по всей профессорской семье. Жена, которую впустили в пятикомнатную профессорскую квартиру, не только вольготно там обосновалась, но, ровно через полгода после свадьбы, потребовала себе половину. Каким образом, она подготовила все необходимые документы и подала в суд, для всех осталось загадкой, но факт был фактом, аристократическим бабушке и дедушке, как и Кириллу, и его матери, предстоял обмен или выселение, а бешеной цены полотна известных художников уже фактически были заранее расписаны по аукционам. Боролись с женой все вместе. Появление наследницы еще больше усложнило дело, так как жена с ребенком собиралась не только присвоить себе имущество, но решила лишить семью долгожданного отпрыска и уехать во Францию к своему наскоро испеченному, но совершенно реальному новому мужу. Отчаяние, уязвленное самолюбие не были теми чувствами, которые могли воодушевить семью к борьбе. Пожалуй, главной движущей силой стало желание обыкновенной человеческой справедливости, которая как будто бы навсегда покинула дом вместе с недавно подобранной и пригретой невесткой.