Натали Якобсон - На балу у демонов

– Что с тобой? – вырвалось у Эмили.

Даже ее голос, такой красивый и настолько любимый им, не мог прекратить его мучения, но он мог победить силу тьмы, завладевавшую его рассудком.

Она взглянула на него, но что же происходило с ним. Его длинные каштановые волосы шелковистым покровом падали ему на плечи, он был бледен, как сама смерть, и даже его красота не могла скрыть мук, исказивших его лицо. Он вскрикнул, схватившись за себя рукой.

– Прости меня, Эмили, – прошептал он. – Более я не вечен.

Он поднял кинжал и вонзил его в себя. Его тело упало на мраморный пол, но она невольно подбежала к нему, то, что было в ее душе, оказалось сильнее страха, любовь осталось непобедимой, и она склонилась перед ним, он еще был жив.

– Прости меня, Эмили, – повторил он.

– Нет, – она упала на колени рядом с ним, и ее голубые глаза были полны слез.

– Не умирай, – прошептала она, проводя рукой по его мягким как шелк волосам и глядя взглядом, полным боли, в его молодое и красивое лицо, на котором уже лежал отпечаток смерти.

Он умирал, но его губы трепетно шевельнулись, и его дрожащая рука провела по ее прекрасному лицу.

– Не плачь, Эмили, – прошептал он, – моя смерть не стоит твоих слез, возьми это и беги. Скорее беги отсюда, ты сможешь уйти, только не смотри им в глаза, в них скрывается сила смерти.

Он вложил в ее дрожащую руку золотой крестик, золото засияло в свете колдовской ночи.

– Я освобождаю тебя от нашего проклятия, любовь моя, Эмили, – произнес он, и ее имя каким-то волшебным звуком отдалось в магической тишине в миге его смерти. Она невольно заплакала, но это уже было бесполезно, бессмысленно было прижимать к себе холодный труп и то прекрасное лицо, которое она когда-то так любила, надо было спасать свою жизнь, хотя с его гибелью сама смерть звала ее с собой.

Она выбежала из светлой залы, где когда-то светилась радость бала, но теперь царили только покой и тишина. В темноте вечного мрака и зла сияла ее светлая красота, красота прекрасного ангела. Вдруг она застыла на месте. В просвете каменной лестницы, стоял он, тот, кто вот уже дважды был мертвецом и воскрес в своей дьявольской красоте. Она посмотрела в его огненные глаза. Цепочка золотого крестика выскользнула из ее руки и ударилась о каменный пол, а она, сама не желая того, подошла к нему, но его холодный взгляд не выражал ничего, кроме скрытой в нем боли.

– Прости меня, мой светлый ангел, – прошептал он, и острые зубы вампира впились в шею светловолосой красавицы. Так они упали на холодные ступени каменной лестницы, красавица и вампир, и сама ночь приняла их в свои объятия, объятия вечно царствующего здесь, мрачного, но непостижимого и волшебного колдовства.

Внизу тихо шумело море, Его волны с плеском бились о прибой, вместе с их прозрачной синевой кипела человеческая жизнь, а высоко, на прибрежных скалах, магическим кольцом, окружавших берег, стоял темный и угрюмый в мрачной красоте своего величия зловещий замок. Яркая молния, на миг разрезавшая пополам черное небо над замком, осветила всю его красоту, он был непобедимой крепостью на неприступной скале, и лишь молния осмеливалась смотреть на его могучие стены. Все смертные боялись даже зайти в тень, отбрасываемую высокой скалой, ведь они знали, что в этом кровавом аду обитает дьявольское зло, и в мире нет ничего ужаснее, чем лицом к лицу столкнуться с ним, как это произошло с красавицей Маерлин. Люди боялись подходить к скале и к замку, где таилась кровавая смерть, и тьма возобладала над светом, где во мраке ночи таились кровожадные вампиры, и царил он, их ужасный повелитель. В эту ночь, как всегда, царила вечная тьма, и в ней были видны острые белые клыки кошмарного чудовища, покрытые горячей человеческой кровью.

Черная летучая мышь, крича, отлетала от замка. Из пасти зверя вырвался нечеловеческий вопль, но еще ужаснее был крик его умирающей жертвы.

В высокой башне замка, словно готовясь броситься вниз, на самом ее краю, стояла прекрасная девушка с жемчужно-светлыми волосами. Ее лицо казалось лицом мраморной статуи: холодной, бесчувственной, безжизненной, но все же сохранившей в себе боль умершего сердца. На плечо красавицы легла когтистая лапа чудовища, и на миг ее затуманенное думой лицо осветилось еще большей печалью и болью.