Анна и Сергей Литвиновы - Оскар за убойную роль

– Боже, как грустно!

Ходасевич медленно покачал головой:

– Все вранье, от первого до последнего слова.

– Вранье? И про болгарина? И про ее самоубийство?

– Да. Я на самом деле не знаю, что там дальше сталось с этой женщиной-церэушницей, на которую так запал Птушко. Я все придумал, от начала до конца. А какая красивая история, правда? Мне бы романы писать.

– Зачем же ты сгружал ему все это?!

– Моей сверхзадачей было, – пожал плечами полковник, – вывести Птушко из равновесия. Известное дело: когда человек взволнован или разгневан, он хуже владеет собой. И куда более внушаем…

– И еще, я думаю, ты, Валерочка, хотел побольнее его уязвить, – медленно произнесла Татьяна.

– Да, хотел.

– Ты в изощренном кагэбэшном стиле мстил ему.

– Да, мстил, – медленно кивнул Валера. – Мстил – за тебя.

И он продолжил свой рассказ…

– …Садись. – Птушко сумрачно кивнул полковнику на роскошное кожаное кресло, стоявшее в углу кабинета подле журнального столика. – Выпить хочешь?

– Давай виски, – ответил Валерий Петрович. – Можно со льдом, но безо всякой содовой.

Ходасевич выглянул в окно и понял, что подземным ходом они перешли через улицу – напротив лучился огнями ночной клуб «Целина». Очень удобно – ходить обедать, не беря с собой зонтик. И всегда есть запасной выход из кабинета, на случай, если вдруг нагрянут менты или налоговики.

Валерий Петрович уселся в кресло. Он уже отчасти чувствовал себя хозяином положения. История про Жюли и болгарина принесла ему пользу. Она выбила Птушко из седла. Теперь важно развить свой успех. Но ни в коем случае не торопиться, не пережимать.

Птушко достал из бара-холодильника стаканы, лед, бутылку «Силвер лейбл». От души плеснул в два тяжелых стакана коричневой жидкости, добавил льду. Подошел к креслу, протянул напиток Ходасевичу. Тот поблагодарил хозяина коротким кивком. Птушко направился к своему месту, сделал по пути добрый глоток и вдруг повернулся к сидящему Ходасевичу.

– Что ты там нес про какое-то «реалити-шоу»? – проговорил он почти угрожающе.

«А он взволнован даже больше, чем я ожидал», – отметил про себя полковник и расслабленно буркнул, будто бы речь шла о пустяке:

– А, не бери в голову. Я смогу решить этот вопрос. Если тебе, конечно, не нужен скандальный «пиар».

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – отрывисто произнес Птушко.

– Естественно, не понимаешь, – миролюбиво ответствовал Ходасевич. – Ведь ты же не знаешь того, что знаю я.

– И что же тебе такое известно?

– Мне известно все, – весомо заявил Танин отчим.

Птушко наконец-то уселся на свое место у журнального столика. Оно было явно выше, чем кресло Ходасевича, и тому волей-неволей приходилось смотреть на него снизу вверх. «Затеи начальственной простоты», – усмехнулся про себя Валерий Петрович.

– Тебе, Коля, – медленно сказал полковник, умышленно называя оппонента уменьшительным именем, – тебе и твоей спецоперации посвятила целую полосу центральная газета. Завтра выходит номер.

– Какая газета? – отрывисто бросил Птушко. – Что за статья?

– Не буду голословным. – Ходасевич открыл свой портфельчик из скромного кожзаменителя. Достал из него папку-файл. Вытащил из файла стандартный лист бумаги формата А-4. Это была цветная ксерокопия газетной полосы – уменьшенная по сравнению с оригиналом в два раза. Выделялась газетная шапка «КУРЬЕР» и еще – жирно набранный заголовок: « Москвичку пытают перед телекамерами». Ниже помещались две фотографии: на первой, побольше, был Птушко в смокинге – он с бокалом в руке смотрел, улыбаясь, в объектив. На второй, поменьше, – Татьяна, ее лица не разглядеть, но на карточке было видно, что ее держат грубые мужские руки, а она вырывается и кричит.

Полковник перекинул полосу через стол Птушко. Тот, нахмурившись, вгляделся в нее. Затем проговорил:

– Фотография девчонки – подстава. Совершенно явно – постановочный снимок.

– Никто и не отрицает, – хладнокровно произнес Ходасевич. – Но это – частность. Не в снимке суть.

– А в чем?

– Прочитай, – пожал плечами Танин отчим.

На газетной странице и в самом деле было что посмотреть и почитать. Подзаголовок кричал: «Продюсер Птушко ради эффектного шоу превратил жизнь девушки в ад». Ниже шел текст. Его полковник Ходасевич помнил почти наизусть. Там ясно, просто и связно рассказывалась история Татьяны. От третьего лица, буднично и спокойно, повествовалось о перипетиях, произошедших в жизни обыкновенной москвички Тани С.: об увольнении с работы, слежке, подстроенной аварии, избиении в подвале… Дальше речь шла о камерах скрытого наблюдения, установленных в доме девушки, в квартирах ее родных и даже в больничной палате. Приводилась фотография одной из видеокамер. Доказательной базой текста являлись признательные показания оператора Трофимова и наркомана Виктора Воронцова. Первый рассказывал, как его наняли затем, чтобы следить за девушкой и контролировать видеоматериал, снимаемый с нею в «главной роли». Второй – наркоман – сообщал, что неизвестные попросили его прыгнуть под колеса Татьяниной «Тойоты». Они заплатили ему тысячу долларов сразу и посулили еще две – потом. Оба признания были написаны собственноручно, и в газете, для пущего эффекта, приводились их ксерокопии – а рядом рукописный текст дублировался полужирным печатным шрифтом. А главное, в статье говорилось о том, что, по сведению «источников в окружении олигарха-телевизионщика», всю эту операцию замыслил и организовал сам Птушко.