Шеннон Маккена - Стоя в тени

Радость Эрин, однако, была вполне мотивированной: вознаграждение за экспертные услуги Мюллеру помогло бы ей быстро решить многие свои проблемы. Поэтому она продолжала веселиться, не заботясь о том, что от ее топота на голову скандального соседа снизу может рухнуть сгнивший гипсовый потолок. Коль скоро Всевышний ниспослал ей награду за долготерпение, рассуждала она, то уж от ссоры с другими жильцами этого убогого строения Он ее точно убережет.

Взгляд ее задержался на салфетке, приклеенной липкой лентой к стенке над компьютером. Вышитый на ней красными нитками девиз гласил: «Ты сама формируешь свою реальность!» Впервые за последние месяцы Эрин улыбнулась, прочтя его, потому что не услышала ехидного внутреннего голоса: «И это все, на что ты способна?»

Эрин собственноручно вышила эту дурацкую сентенцию вскоре после того, как ее вышибли с работы. Тогда, вне себя от праведного гнева, она решила направить всю негативную энергию в созидательное русло. Позже она сочла свой порыв глупым и прониклась к салфетке таким отвращением, что едва не порвала ее в клочья.

Теперь же ей пришло в голову, что вышивание пошло ей на пользу, сублимировав стресс, вызванный арестом отца и потерей работы, в положительные эмоции.

Похвалив себя за подсознательное стремление к самосовершенствованию, Эрин сделала распечатку электронного послания Мюллера и захлопала от восторга в ладоши. Клиент опять расщедрился на билет в первом классе! Такое уважение к ней, страдающей от недостатка внимания к своей персоне, было подобно целебному бальзаму, излитому на душевную рану. Хотя она помчалась бы к нему даже в эконом-классе. На крайний случай — поехала бы в туристическом автобусе. Ну а уж если говорить честно, то и автостопом.

Эрин оглядела стены своего скромного жилища, с тоской взглянула в единственное окно, выходящее на глухую кирпичную стену, вздохнула и потянулась к ежедневнику. Перелистав его, она пополнила список первостепенных дел следующей записью: «Позвонить в агентство. Поручить Тонии покормить Эдну. Позвонить маме. Собрать в дорогу сумку». После этого она набрала номер агентства секретарей-машинисток.

— Говорит Эрин Риггз, — бодро сообщила она автоответчику. — Передайте, пожалуйста, Келли, что в понедельник я не выйду на работу в адвокатской конторе «Уингер, Дрекслер и Лоу», так как срочно отбываю в деловой вояж. На телефоне один денек вместо меня пусть посидит кто-нибудь другой, а протоколы последних судебных заседаний я допечатаю во вторник, когда вернусь. Желаю приятно провести выходные.

Кладя трубку, Эрин почувствовала легкий укол совести из-за того, что не уведомила своего работодателя заранее. За подобные вольности ее вполне могли уволить. Однако риск на сей раз был оправдан: вознаграждение, обещанное Мюллером, превышало ее двухнедельный заработок. Дисциплина в машинописном бюро хронически хромала, при ставке в 13 долларов за час адского труда никто там надолго не задерживался, что позволяло ей надеяться, что все пройдет без осложнений.

Эрин давно взяла за правило относиться ответственно к любой работе, всегда выкладывалась на полную катушку и добивалась прекрасных результатов. Именно поэтому у нее на душе остался неприятный осадок, когда она лишилась места помощника хранителя коллекции кельтских античных раритетов в музее института Хапперта.

Этим она была обязана интригам своей начальницы, зловредной Лидии, которая поспешила избавиться от нее, как только в средствах массовой информации разразился скандал в связи с судебным процессом над ее папашей. Эрин поставили в вину то, что она будто бы чересчур озабочена семейными проблемами и вообще бросает тень на репутацию музея. В день своего позорного увольнения Эрин с трудом отбилась от полчища репортеров, живо интересовавшихся, как она оценивает порнографический видеофильм, снятый скрытой камерой в номере, где проходили тайные свидания Эда Риггза с его любовницей. Как попали эти материалы в Интернет, Эрин оставалось только гадать. Но мать ее вскоре впала в глубокую депрессию.

Как ни старалась Эрин отогнать ужасные воспоминания об этой истории, сколько ни внушала себе, что стыдиться ей вопреки клеветническим утверждениям лицемерной Лидии нечего и нужно постоянно быть чем-то занятой, чтобы не свихнуться от дурацких мыслей, обида прочно засела в ее сердце.

В очередной раз помянув недобрым словом и Лидию, и отца, она деловито заточила красный карандаш и вычеркнула первую пометку. Настроение у нее слегка поднялось: раз одно дело сделано, значит, она небезнадежна. Хотя, мысленно отметила она, делать в ежедневнике запись и спустя минуту вычеркивать ее — это настораживающий симптомчик.