Татьяна Устинова - Жизнь, по слухам, одна!

Ну-у, так даже неинтересно. Уж слишком быстро он ее «довел»! Раз, и готово дело! А как же продолжение? Взаимные оскорбления, угрозы, обиды, меткие удары, болезненные укусы? Или теперь до «Англии» будем в молчанку играть?!

– Да, – наконец выпалила Хелен в трубку. – Да, я слушаю! Ну, говорите, кто это? Да что вы там сопите и ничего не говорите?

– Как пить дать, поклонник вам звонит, – громко сказал Владик. Слово «звонит» он, конечно, произнес с ударением на первом слоге. – Заговорить не решается.

– Мама?! – вдруг растерянно спросила директриса. – Мама, это ты?! Что случилось?! Почему ты с какого-то странного телефона?!

Владик хмыкнул и покрутил головой – ну надо же! У крокодилиц, оказывается, тоже есть мамы!.. Оказывается, они не вылупляются из яиц уже в готовом виде! А-нек-дот!..

– Мамочка, что случилось?! Ты что, плачешь?!

Крокодилица на заднем сиденье лимузина говорила совершенно обыкновенным голосом обыкновенной перепуганной женщины, и Владик удивился еще больше.

– Мама, не плачь, скажи мне, что случилось! Ну, мамочка!.. Ты где?! Откуда ты звонишь?! Что за телефон?!

Съезжая с Международного шоссе на Московское, Владик мельком глянул на Хелен в зеркало. Она сидела, сильно выпрямившись, вцепившись пальцами в переднее кресло, проститутские серьги покачивались возле бледных щек.

Крокодилица, как пить дать, была в панике.

– Ну? А температуру измеряла? Так. А врача? Что говорит?! Мам, ну это глупость! Подожди, я поищу другого! Нет, я найду! Скоро найду, ты только не плачь! Он приедет, и все будет хорошо! Откуда?! Почему от соседей?! Как не работает, утром все было в порядке! Мамочка, не волнуйся, я сейчас что-нибудь придумаю! Мамочка, слышишь меня?! Ты возвращайся домой, а я что-нибудь придумаю и позвоню! Ты только перестань плакать, ты его нервируешь, понимаешь?! Я поняла, я соседям позвоню!.. Что-нибудь жаропонижающее, парацетамол, аспирин, ну, что есть! И уксусом обтереть, чтоб немножко сбить… Мама, иди домой немедленно, а я позвоню на этот телефон, как только что-нибудь придумаю. Как зовут соседей? Ну, соседку? Хорошо, поняла.

Хелен отняла телефон от уха и некоторое время сидела молча, серьги все качались возле щек. Потом наклонилась вперед, словно у нее внезапно и сильно скрутило живот, и уткнулась лбом в переднее кресло.

Владик Щербатов молчал. В первый раз за все время, что он работал на этом поганом месте, он не знал хорошенько, можно задать вопрос или нельзя.

Хелен посидела так некоторое время, потом выпрямилась и снова схватилась за телефон.

– Эльзочка, – начала она сладким и пышным, как сахарная вата, голосом, – как твои дела, девочка моя? Все хорошо? Нет, я уже прилетела, еду. Встретили, все нормально. А у вас? Так. Так, отлично! Ну, конечно, ты большая молодец. Да не обращай внимания, ты же знаешь, что ты у нас самая лучшая, на тебе все держится!..

Владик перестроился в правый ряд, где, переваливаясь с боку на бок, телепалась груженая фура, и пристроился за ней. Такие концертные номера, что откалывала Хелен, слушать нужно внимательно, навострив уши, чтобы не пропустить ни одного слова!.. В конце концов, именно в этом – слушать, запоминать, делать выводы, – а вовсе не в вождении автомобиля и состояла работа Владика Щербатова.

Только знать об этом никому не полагалось.

А Хелен все продолжала взбивать облака сахарной ваты, и они получались все пышнее и пышнее. Владик никогда не замечал за ней склонности разговаривать с людьми не то что ласково, а просто нормальными человеческими словами, а тут на тебе!..

– Эльзочка, девочка, скажи мне, у тебя нет на примете хорошего врача? Ну, просто врача! Ну, чтобы за деньги мог приехать и посмотреть, у моей подруги проблемы, и она, бедняжка, совсем растерялась!..

Тут уж совсем растерялся бедняжка Владик Щербатов.

У какой такой подруги?! Только что звонила, если не ошибаюсь, мамаша, выходит, у ее мамаши проблемы-то?! Или крокодилица в полном соответствии с зоологическими законами скрывает, что у нее есть мать, чтобы все думали, будто она когда-то вылупилась из яйца?!

Глупости какие-то.

А Хелен все продолжала петь про подругу, называла костюмершу «Эльзочкой» и «девочкой», клялась «отблагодарить» – и ничего не добилась. Видно, «Эльзочке, девочке» было не до директрисиных подруг, потому что она обещала подумать и позвонить, «если что-нибудь надумает». По крайней мере, так Владик понял из того, что говорилось с этой стороны трубки.

– Только обязательно позвони, Эльзочка, – убитым голосом попросила директриса. – Обязательно!