Татьяна Устинова - Жизнь, по слухам, одна!

Он ушел и начал все заново – сцепив челюсти, заставляя себя не звонить на старую работу, не спрашивать, как дела, не выяснять, что там с Митькой, за кого вышла Катя и кто теперь покупает Любови Ивановне валокордин и таблетки от давления!..

Ничего не помогло.

Предательство, о котором знал только он и за которое так себя казнил, оказалось сильнее его правильных решений и логических построений. Видимо, оттого, что во всех этих построениях он не учитывал одну-единственную, но очень важную составляющую – себя.

Он учитывал все: жену, сына, две комнаты «улучшенной планировки», тещу с тестем, застолье в воскресенье, отпуск на теплом море, Новый год на чужой даче! Только себя не учитывал. Все он выстраивал так, чтобы было «правильно», всех подгонял, собирал и направлял – как собака колли стадо послушных овечек. Овечки брели себе вполне послушно, щипали травку и позвякивали колокольчиками, а пастух что-то… занемог.

И смена места работы не помогла!..

Глеб ушел от жены – не к новой прекрасной возлюбленной и не в новую счастливую жизнь, а потому что невозможно было дальше терпеть старую жизнь. Постоянная фальшь и сознание собственного предательства, как кислота, сожрали остатки пластмассовой конструкции, которую он воздвиг.

Он еще долго пытался понять, что именно сделал не так, почему идеальная схема стала неправдой, и все забывал про главную составляющую – себя.

Ему стало неинтересно. Ему стало наплевать. Ему решительно не подходила его собственная идеальная схема!..

После развода он долго жил рядом с окружной дорогой среди спившихся трясущихся стариков и промышляющих скверной самогонкой старух, мрачно вкалывал на новой работе и старался стать Сашке «хорошим отцом». Хотя бы на расстоянии…

Водитель Саша, всегда работавший с Глебом в Питере, оглянулся на него и сказал негромко и сочувственно:

– Приехали, Глеб Петрович.

Сочувствия и мужской солидарности в голос он подпустил, потому что слышал разговор Глеба с женой, ясное дело.

Глеб, много лет прослуживший и водителем, и охранником, и, по совместительству, нянькой у губернаторского сына, и еще утешителем у Любови Ивановны, и еще хранителем тайн Катюшки, ни сочувствия, ни солидарности не принял. Он слишком хорошо знал, что подчас они ничего не стоят, искренности в них нет никакой и, кроме злорадства, проблемы начальства ничего у подчиненных не вызывают.

Кстати, Кате Мухиной надо бы позвонить, хоть и не хочется!..

– Вас проводить?

Глеб неторопливо пожал плечами и холодно осведомился, для чего нужно его провожать. Чай, не барышня!..

– Ну… для солидности, Глеб Петрович.

– Не нужно нам такой солидности, – под нос себе пробормотал Глеб – так, чтобы водитель услышал, – вылез из машины и потянул за собой пальто.

Вот и пальто он научился носить и не выглядел в них смешно!.. Хотя поначалу все время напоминал сам себе Леонида Ильича Брежнева на охоте в Завидове, не хватало только барашкового воротника и шапки-пирожка.

Новоиспеченный портовый начальник располагался, разумеется, ни в каком не в порту, а прямо в центре города Санкт-Петербурга, в роскошном старинном доме с колоннами и львами. Для чего-то, должно быть для пущего шику, хозяева облицевали парадное черным мрамором примерно до второго этажа, и у львов были недовольные спины и унылые морды. Должно быть, черное блескучее великолепие им не слишком нравилось. А что делать?..

Глебу великолепие тоже не понравилось.

В Белоярске таким образом был отделан зал прощания с покойниками, не простыми, разумеется, а «золотыми». В конце девяностых Глеб только и делал, что посещал этот зал – сопровождал «прощавшихся», которые толпились внутри черного мраморного помещения с постными перепуганными лицами и, должно быть, отчетливо представляли себя на месте тех, с кем нынче «прощаются»!..

В приемной, где черную мраморную красотищу дополнял еще и рвущий душу зеленый малахит, прекрасная блондинка предложила Глебу «располагаться», гостеприимно указала на диваны и кресла и осведомилась, не хочет ли посетитель чаю или, быть может, кофе.

Минеральной воды?..

Глеб моргнул – отчасти из-за красотищи, отчасти из-за гостеприимства, отчасти из-за аппетитности блондинкиного бюста, который был прямо у него перед носом.

– Как – располагайтесь?! Мы должны встретиться с… – тут он специально заглянул в папку, словно позабыв имя-отчество человека, вознамерившегося держать его в приемной, – Вадимом Григорьевичем в десять часов, и располагаться мне некогда.