Светлана Демидова - Мечта цвета фламинго

Бывший ведущий инженер Лактионов закрыл ей рот поцелуем, потому что совершенно не хотел слушать про всякие обстоятельства, среди которых, того и гляди, опять выплывет ненавистный «Прикупив даров». Лучше не упоминать его имя всуе.

Оторвавшись от Виктора, Нина опять улыбнулась:

– Вить, у нас с тобой сегодня праздник сокращения!

– Я люблю тебя, – уткнулся ей в волосы Виктор.

– Я тоже очень тебя люблю.

– И ты не исчезнешь завтра?

– Я буду с тобой всегда, – пробормотала Нина и уснула у него на груди.

А потом сразу две пары венчались в одной небольшой церквушке. Ее за красоту выбрала Лялька вместо того храма, с которым у Давида уже была предварительная договоренность. На Ляльке было длинное кремовое платье и белоснежная ажурная фата. Нина прекрасно смотрелась в голубом строгом костюме и с заколкой в волосах, сверкающей полудрагоценными камнями. Церковные прихожане и зеваки, толпившиеся за родственниками и друзьями венчающихся, соглашались друг с другом, что, скорее всего, замуж выходят две сестры, и довольно трудно сообразить, которая же из них лучше. Женихи, с их точки зрения, тоже стоили один другого. Тот, который помоложе, конечно, эффектнее и элегантнее, зато другой, постарше, отличался строгим мужественным лицом и наверняка очень надежен.

Нина и Виктор накануне по-быстрому и в полной простоте расписались в районном загсе. Свидетелями у них были Валентина и Сергей Иванович. Алкаш Шурик после ухода от него жены и сына три дня гудел по-черному, не просыхая, и чуть не отдал богу душу. Наутро четвертого дня он проснулся в объятиях Ольги Лахудры и решил, что жизнь – все-таки хорошая штука, даже несмотря на то, что они, как оказалось, пропили холодильник и телевизор.

Фаины в церкви не было, да и быть не могло. Узнав о готовящейся свадьбе Лактионова с Муромцевой, она подала заявление об уходе из лаборатории, которое тут же удовлетворили, поскольку в нынешние подлые времена на заводе никого не удерживали. Фаина в короткий срок продала свою маленькую квартирку и уехала к маме в Николаев, где устроилась фасовщицей на частную макаронную фабрику и даже уже строила глазки механику Константину. А Лялька Муромцева так никогда и не узнала, что в городе Николаеве живет ее сводная сестра. Георгий Муромцев о существовании этой своей дочери тоже не знал. После той достопамятной поездки в санаторий он вскоре женился на своей сослуживице по «Электросиле», старше его десятью годами, и зажил наконец, как ему того и хотелось, у волевой женщины Антонины за пазухой.

Юра Морозов пришел на бракосочетание со своей третьей женой Людмилой и подумывал о том, что, может, и им стоит обвенчаться. Хватит уже, побегал по женщинам, пора и честь знать. Людмила в этот момент думала совершенно о другом. Она рассчитывала, сколько надо купить того розового плотного шелка, который вчера ей так понравился в магазине, чтобы сшить костюм, как у Нины, но с вырезом и фестончиками на рукавах, как у ее дочери Ларисы. Выходило, что если она купит этот материал, то до зарплаты, пожалуй, денег не хватит. Может, не покупать? Нет! Купить все-таки стоит! Надоело себе во всем отказывать! Решив, таким образом, вопрос для себя положительно, Людмила улыбнулась, и они с Юрой пошли поздравлять молодоженов большим букетом темно-бордовых роз.

Со стороны жениха молодой пары присутствовали оба родителя. Лев Егорыч, в темной тройке с еле заметной серой полоской, был полон достоинства. Галина Андреевна стояла подле него с непроницаемым лицом и, как всегда, очень хорошо выглядела в платье с большим кружевным воротником и в неброских золотых украшениях. Она тоже уволилась с «Петростали», и центральная лаборатория, таким образом, перевыполнила план по сокращению сотрудников. Олег Григорьевич Мальцев был отмечен руководством и понял, что некоторое время еще поработает во славу тяжелой промышленности и во благо собственной семьи.

А что касается четы Голощекиных-старших, то они не развелись. Первичная ячейка общества была сохранена, но постепенно утратила все свои традиции, которыми еще недавно так славилась и гордилась. Льву Егорычу по-прежнему всегда вовремя подавали обед, но уже отсутствовали гематитовые кольца на льняных салфетках. По правде говоря, эти салфетки Галина Андреевна так больше никогда и не доставала из шкафа. На кухонном столе в пластиковом стаканчике навечно устроились простенькие белые бумажные салфетки. И она уже не выбегала в коридор молодой серной встречать вернувшегося со службы мужа, который теперь всегда открывал дверь своим ключом. Единственная традиция, которой Лев Егорыч продолжал неукоснительно следовать, заключалась в мытье рук и переодевании в домашний спортивный костюм. Пока он это делал, Галина Андреевна наливала ему в глубокую тарелку, под которой уже не было второй, плоской, по-прежнему наваристого супа. Рядом, как в советской столовке, она ставила тарелки со вторым и десертом, а иногда – и весьма неизящную (с изяществом на голощекинской кухне было покончено навсегда) фаянсовую кружку с киселем или компотом и уходила в комнату читать. Потом она стала уходить в библиотеку, где полюбила бывать и где стала задерживаться как можно дольше. Галине, по достоинству оценив ее деловое рвение и добросовестность, даже предложили поработать там в качестве библиотекаря. Она согласилась и вскоре почувствовала себя в библиотеке незаменимой и уже позволяла себе покрикивать на молодых и нерасторопных девчонок, присланных на практику из колледжа библиотечного дела. Иногда на сон грядущий она пыталась разобраться, почему жизнь с ней так несправедливо обошлась, но ответа на этот вопрос не находила. В конце концов она решила, что по заслугам ей воздастся после, стала частенько заглядывать в церковь, научилась правильно креститься и даже покрывала свою по-прежнему стильную стрижку красивым павловопосадским платком с оранжево-бордовыми «огурцами».