Светлана Демидова - Сердце из нежного льда

Алла вошла в комнату не в распахнутом халате, как того ожидал Петр Николаевич, а в застегнутом доверху на «молнию» темно-синем тренировочном костюме. Башлачев представил, как дергает за язычок эту «молнию», куртка распахивается, и в его ладони спелыми яблоками падают еще более созревшие со времен тех фотографий груди Белозеровой. Он вынужден был поерзать на кресле, чтобы хоть как-то утихомирить чересчур возбудившийся организм.

– Извини, Петя, – сказала она. – Я тебя предупреждала, что совершенно не выношу иномарок. Но сейчас уже все в порядке. Через десять минут я все приготовлю. У меня есть курица-гриль, ее только разогреть. – Она с удивлением посмотрела на него и спросила: – А ты так и просидел все это время в кресле? Почему ничего не слушаешь? – Алла подошла к полочке с кассетами. – Давай я тебе все-таки что-нибудь поставлю. Что ты любишь?

Башлачев находился в таком состоянии, что вспомнить не смог бы даже «В лесу родилась елочка», а потому сказал:

– На твое усмотрение…

– Тогда я тебе поставлю Ванессу Мей. «Шторм», – сказала Алла. – Сейчас все балдеют от этой музыки.

Она ушла в кухню, а Башлачев остался «балдеть». Он почти не слушал модную Ванессу, потому что терзался сложным вопросом: броситься на Белозерову сию же минуту или все-таки отведать курицу-гриль? В конце концов голод, который уже вовсю давал о себе знать после рабочего дня, пересилил голод сексуальный.

Курица была очень ничего себе, но Петр Николаевич сразу понял, что Алла не готовила ее сама, а купила в магазине. Все закуски тоже были куплены готовыми и тоже оказались вполне приличными на вкус. Башлачев даже подумал, что напрасно Вика часами простаивает на кухне перед приемом гостей, когда вполне можно поступать подобным же образом. Белозерова угощала его коньяком, но сама не пила.

– Почему? – спросил ее Петр Николаевич.

– Не пью – и все! – не пожелала обсуждать этот вопрос Алла.

Башлачев только недоуменно пожал плечами. Сам он уже был хорошо подшофе, по телу разливалось приятное тепло, Ванесса пиликала на своей скрипке нечто очень эротическое, и дело оставалось за малым: сообразить, каким образом лучше приступить к штурму вожделенного тела. Петр Николаевич вспомнил фотографии, лежащие во внутреннем кармане его куртки, укрепился духом и решил особенно не мудрствовать. Он встал со своего кресла, обошел столик, за которым они сидели, и приблизился к Алле, чтобы запечатлеть на ее шее долгий, как пассаж Ванессы Мей, поцелуй. Белозерова отклонилась и с ласковой улыбкой спросила:

– Чего ты хочешь, Петя?

– Ну… это… самое… – ответил он, игриво поводя плечами.

– Да? – еще шире улыбнулась Белозерова. – Это можно. Раздевайся.

– Как раздевайся? – Башлачев удивился так, будто она предложила ему перед занятием любовью надеть тулуп, валенки и завязать под подбородком тесемки шапки-ушанки.

– А разве ты можешь не раздеваясь? – Алла смотрела на него самыми невинными глазами.

Петр Николаевич, разумеется, мог. Ему всего-то и надо – кое-что расстегнуть. Раздеваться как раз должна она.

– Ну… я не знаю… – замямлил он, даже слегка протрезвев. – Может, не здесь… Тут курица… и все такое…

– Курица тебя не тронет, она мертвая, – совершенно серьезно сказала Белозерова. – К тому же мы ее почти всю съели. Раздевайся.

– М-может… т-ты… сначала… – начал заикаться Башлачев.

– Как скажешь, Петя, – согласилась Алла и вместо него дернула за язычок свою «молнию». Куртка распахнулась, и перед глазами Петра Николаевича появилась обнаженная грудь Белозеровой, столь же прекрасная, как в его мечтах и на фотографиях. Алла, совершенно не смущаясь, посмотрела ему в глаза и резко сказала: – А теперь ты.

Башлачев вздрогнул и стал раздеваться, как в кабинете у врача, складывая одежду ровной стопочкой, а Алла только командовала:

– Дальше. Дальше.

Оставшись в одних рябеньких плавках и стесняясь повисшего над ними молочного животика, а также по-женски покатых плеч и веснушек на груди, Петр Николаевич окончательно протрезвел и, окинув взглядом комнату, в которой не было спальных мест, с надеждой спросил:

– Может… это… того… в спальню… пойдем?

– А зачем? Что мы, закоснелая супружеская пара? А на столе тебе не слабо? – И она принялась составлять на пол тарелки с остатками трапезы.

На столе Башлачев никогда не пробовал, хотя именно об этом не раз мечтал, разглядывая глянцевые фотографии в любимом мужском журнале «Пингвин». Когда столешница засияла гладкой освобожденной поверхностью, Алла спросила: