Эдмон Бали - Игра вслепую

Я даже развеселился.

— Элин, ты понимаешь, кому ты все это говоришь? Тайному агенту на государственной службе! Я ведь давал подписку о неразглашении.

— Это ещё что такое?

— Если узнают, что я все разболтал, остаток дней я проведу в тюрьме.

— Ах, это! — небрежно заметила она. — Мне можно, это не считается.

— Объясни это сэру Дэвиду Таггерту, моему бывшему начальнику, посоветовал я. — Я и так уже рассказал тебе слишком многое.

— Тогда почему бы не рассказать все? Ты знаешь, я не болтлива.

— Знаю. Но тебя могут заставить говорить. А я не хочу, чтобы ты страдала.

— Кого же мне можно опасаться?

— Слейда прежде всего. Ну, и есть ещё один тип, которого зовут Кенникен. Вот встречи с ним я хочу меньше всего.

— Если я когда-нибудь и выйду замуж, — неторопливо сообщила мне Элин, — то только за мужчину, у которого не будет от меня секретов. Учти это, Алан.

— Ты думаешь, что если о неприятностях рассказать, то их станет меньше? Вряд ли в Отделе тебя поймут правильно. Власти не считают, что анонимное признание облегчает душу, и очень косо смотрят на психиатров и католических священников. Ладно, расскажу тебе кое-что, но не самое опасное.

Это было в Швеции. Моей задачей было проникнуть в агентуру КГБ в Скандинавии. Операцией руководил Слейд. Кстати, он очень умен, хитер, коварен и, главное, любит побеждать. С враждебной стороны операцией руководил человек по имени Кенникен, и я довольно быстро нашел к нему подход. Для него я был Стюартсеном — шведом скандинавского происхождения, путешественником и авантюристом. Ты знаешь, что я родился в Финляндии?

Элин покачала головой:

— Ты никогда об этом не говорил.

— Значит, хотел забыть эту часть своей жизни. В общем, я внедрился и встретился с Кенникеном. Он не очень доверял мне поначалу, поручал всякие мелочи, но я собирал информацию и передавал её Слейду.

— Ужасно, — поежилась Элин. — Уверена, что тебе было страшно.

— Естественно. Страх — это обычное состояние двойных агентов. Но дальше было ещё хуже. Мне пришлось убить человека. Правда, иначе этот человек убил бы меня, если верить Слейду. В общем, я привел в действие взрывной механизм. Я даже не видел, кого отправил на тот свет, я спасал свою жизнь.

Я заметил ужас в глазах Элин и почти закричал:

— Мы там не в солдатиков играли, пойми!

— Но убить совершенно незнакомого человека…

— Спроси любого летчика, который летает на бомбардировщике, и он ответит, что так даже лучше. Но дело не в этом, а в том, что человек, которого я считал предателем и убил, на самом деле был моим коллегой, английским агентом.

Ужас в глазах Элин сгустился в ледяное презрение.

— Я связался со Слейдом и потребовал от него объяснений. Он сказал, что убитый мною был «вольным стрелком», которому никто до конца никогда не доверял, и посоветовал мне рассказать обо всем Кенникену. Я так и сделал. Мои акции тут же повысились. Кенникен, по-видимому, подозревал об утечке информации в его организации. Но не мог найти источник, а теперь все указывало на «вольного стрелка». Я стал одним из людей Кенникена, м это позволило довольно быстро развалить его организацию.

— И все? — выдохнула Элин.

— Если бы… Это только начало. Когда я вернулся в Англию, меня поздравили с удачной работой и чуть ли не зачислили в национальные герои, но… Но затем я узнал, что убитый мною — его, кстати, звали Беркби, — был таким же штатным агентом, как и я. Просто Слейд затеял сложную игру с Кенникеном, а мы с Беркби были пешками в этой игре. Одной пешкой пожертвовали, чтобы продвинуть другую, вот и все. Но это было не по правилам…

— Неужели в твоем страшном и грязном мире есть какие-то правила?

— Ты права, правил нет. Но тогда я так не думал. Я хотел поднять шум, но меня даже не стали слушать: задание было успешно выполнено. Остальное никого не волновало. Победителей не судят. Кстати, Слейд получил повышение именно после этого дела. А я всем надоел, и от меня решили избавиться.

— И избавились.

— К счастью, вопрос решал не Слейд: он бы от меня избавился раз и навсегда. Именно это он мне только что и сказал открытым текстом. Но тогда он ещё не мог позволить себе такой роскоши. А у меня — кстати или некстати, — случился нервный срыв, потому что я и так давно был на грани, а этот случай оказался последней каплей. Меня положили в госпиталь — у Отдела все предусмотрено, — а там психиатры изучили меня вдоль и поперек и все записали. Если я теперь позволю себе какую-то самодеятельность, всегда найдется врач, который подпишет заключение о моей невменяемости.