Ирина Мельникова - Формула одиночества

– Я это видел. И очень надеюсь, что Россия не оставит Абхазию в беде, – скривился Арсен. – Я слышал, что развалины напротив дома Анжелы тоже покупает правительство Москвы. Хочется верить, что через год-другой этот пустырь станет красивейшим местом в Гагре. Только бы пляж не сделали платным, а остальное – просто замечательно! – Он помолчал секунду. – Знаешь, я взялся за эту книгу, не понимая, во что это выльется. Поднял свои старые записи, встретился с участниками войны, проехал по местам сражений... И прошлое снова вернулось. Первое время не мог заснуть. Закрывал глаза и, как наяву, слышал грохот взрывов, крики раненых, рев бэтээров и танков, а еще отборный русский мат... В то время я понял, что люди делятся не по национальному принципу, а на тех, кто служит Богу, и тех, кто продал душу Сатане. К сожалению, последние очень ловко маскируются, и часто мы слишком доверчиво следуем за ними, безоглядно внимаем их клятвам и обещаниям. И не замечаем, как уподобляемся этому отродью с мордой козла.

Он нервно прикурил сигарету и тут же, смяв, затушил ее.

– Помнишь Спитакское землетрясение? Оно произошло через два часа после того, как ушел последний поезд с азербайджанцами. Кое-кто пытался представить трагедию в Спитаке как Божий гнев. На самом деле многие дома устояли бы, и жертв было бы во сто крат меньше, если бы строители, и армяне, и азербайджанцы в том числе, не пускали цемент «налево» при строительстве пятиэтажек. Но самое паскудное заключается в том, что гуманитарной помощью, которую направляли в Спитак, бойко торговали на стихийном рынке около магазина «Лейпциг» в Москве и в той же Гагре. Я писал об этом, но что толку? Есть Божий промысел, но есть и сатанинский.

– По-моему, ты очень болезненно реагируешь на все, что происходит на Кавказе. Ты вырос здесь?

– Нет, я коренной москвич, но меня направили в командировку в Спитак. Тогда я был молод, и моя задница удачно вписывалась в любую дыру, куда не хотели ехать мои старшие и продвинутые товарищи. Но именно в Спитаке я заболел Кавказом, затем узнал его мятежную душу в блокадном Цхинвали. В то время появилась такая специальность – корреспондент в «горячей точке». Она стала и моей специальностью. Мне били морду боевики в Тбилиси и Гори, тогда я научился давать сдачи. Это не хвастовство, потому что здесь нечем хвастаться, но меня брал на мушку правобережный снайпер в Приднестровье, и пуля пролетела в одном вершке от моей головы. В тот же день я пил водку с Александром Лебедем. Точно такой же снайпер попал в висок нашего общего друга. Я не раз проходил «Дорогой жизни» через перевалы Южной Осетии. И в Абхазию я тоже попал в первые дни войны, отсылал свои корреспонденции сначала с грузинской стороны, а потом – с абхазской, и там же вступил в отряд добровольцев. В нем было много чеченцев.

– Чеченцы воевали на стороне Абхазии? – удивилась Марина.

– О, еще как воевали! – улыбнулся Арсен. – Они пришли в Абхазию через перевалы, пешком, со своим оружием и в сбитых башмаках. Два дня шли без еды и питья. Пришли и сразу – в бой! Абхазы называли их «спасителями», а грузины их до смерти боялись. Стоило кому-то крикнуть: «Чеченцы модиан!» – «Чеченцы идут!», все, полный абзац – у грузин мокрые штаны. И на самом деле дрались чеченцы самоотверженно и отважно. Жаль, что после некоторые подались в боевики. Многих уже нет в живых, в том числе и Шамиля Басаева. Тогда, в девяносто третьем, в одном из своих интервью он сказал, что после войны хочет стать землеустроителем. Вот и стал. Скольких в землю устроил...

Арсен подошел к столу, плеснул уже не вина, а чачи в стакан и быстро, как воду, выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и опустился на небольшой диванчик. Уткнулся лицом в ладони и заговорил снова, глухо, с надрывом, словно его горло сдавили спазмы:

– В начале октября девяносто второго года я ходил вместе с добровольцами в морской десант на помощь восставшей Очамчире. Мы стояли по пояс в воде на барже. Море терзал шестибалльный шторм. Мы стояли плечом к плечу – парни разных национальностей. Наемники совести. Невольники чести. И это как раз и было истинным проявлением дружбы народов – искренней, чистой, верной в нашем сволочном Отечестве... Я понимаю обиду абхазов, когда они говорят: «В сорок втором наши отцы и деды грудью защищали Клухорский перевал от фашистов, а теперь там проходит граница. Стоят пограничники с собаками. Мы были нужны России, когда поливали своей кровью камни Кавказа. Теперь от нас отказались, как беспутная мать отказывается от своего ребенка...» Скажи, это честно в отношении народа, который искренне хочет быть вместе с Россией, когда многие предали и оболгали ее?