Антон Леонтьев - Еще один знак зодиака

— Адриан, что ты себе позволяешь? — провозгласила моя матушка и с презрением посмотрела на отца. — Ты как был мещанином-крючкотвором, так им и остался.

— Моя жена не в себе… — лепетал отец. — Она сошла с ума… Этот подлец опоил ее чем-нибудь…

— Этот подлец, как ты выражаешься, мой будущий муж! — ответила Лидочка, и все присутствовавшие ахнули. — Прошли времена, когда жена была вынуждена оставаться при нелюбимом муже и терпеть его самодурство. Я люблю Владимира, и как только наш с тобой брак-недоразумение будет аннулирован, мы с ним обвенчаемся!

Мой отец не мог поверить своим ушам. Та Лидочка, его ангел, которая в церкви клялась в вечной к нему любви, оказалась циничным чудовищем, растоптавшим его чувства. Адриан Георгиевич походил на побитого пса. Он чувствовал, что все, кто стал свидетелем ужасной сцены, не на его стороне.

Тогда, поддавшись сиюминутному капризу, он плюнул в лицо графу Сипягину и заявил:

— Вызываю вас на дуэль, мерзкий червь!

Граф, брезгливо вытерев слюну со щеки, гордо ответил:

— Господин Мельников, клянусь всем святым, вы ответите за это оскорбление. Я принимаю ваш вызов! Завтра на рассвете! Мои секунданты свяжутся с вами!

Вообще-то дуэли были запрещены царским указом, однако они все равно периодически происходили. В Москве, где старые понятия чести отличались от новых, распространенных в Петербурге, дуэль являлась последним орудием оскорбленного человека. Полиция, призванная предотвращать дуэли, закрывала на них глаза. Не вмешалась она и в тот раз, и спустя пару часов вся Первопрестольная обсуждала одну новость — предстоящий поединок между моим отцом и любовником его жены.

Мой отец поступил более чем опрометчиво, вызвав на дуэль молодого Сипягина. Тот был прекрасным стрелком и великолепным фехтовальщиком, в то время как Адриан Георгиевич никогда не держал в руке шпагу и не умел стрелять.

Тем же вечером, как и обещал Сипягин, к батюшке пожаловали секунданты, друзья графа по военному корпусу. Мой отец упросил одного из коллег-юристов и отставного полковника, коего он как-то защищал в суде, выступить в качестве его секундантов.

Как оскорбленная сторона граф Сипягин обладал правом выбора оружия, и он пожелал стреляться. Так как Владимир требовал сатисфакции немедленно и отвергал любые извинения, дуэль была назначена на восемь часов следующего дня.

Хотя сентябрь только начался, погода стояла холодная, но на удивление сухая. В качестве места для проведения дуэли была выбрана рощица, принадлежавшая тетке графа. Мой батюшка провел всю ночь в кабинете, не сомкнув глаз и даже не попытавшись, игнорируя советы своих секундантов, потренироваться в стрельбе из револьвера. Те желали сгладить ситуацию и требовали от батюшки принести извинения Сипягину, что мой отец отверг с диким хохотом.

— Но, Адриан Георгиевич, ведь он вас прихлопнет, как муху! — настаивал полковник. — Вы знаете, о чем сейчас судачат? Что граф застрелит вас на дуэли, а ваша молодая вдова, кстати, обладательница всего вашего состояния, тотчас выйдет замуж за него.

Отец и его секунданты появились в рощице в начале восьмого, а вот графа Сипягина не было. Полковник посматривал на часы, следя за стрелками.

— Если он не появится через три минуты, поединок будет отменен, — хлопнув крышкой часов, заметил он.

Но карета графа вывернула из-за деревьев за минуту до истечения срока. Молодой аристократ, свежий, румяный и смеющийся, выпрыгнул из кареты и затем подал кому-то руку. Из кареты появилась моя матушка, пожелавшая присутствовать на поединке.

— Вынужден протестовать! — заявил полковник. — Никто, кроме самих дуэлянтов и их секундантов, а также врача, не имеет права находиться здесь.

Но мой отец раздраженно воскликнул:

— А я не имею ничего против! Лидия, сейчас ты станешь свидетельницей того, как я пристрелю твоего хахаля. А потом разведусь с тобой, и ты, падшая женщина, вернешься к себе в деревню, где проведешь остаток дней в забвении и позоре…

— Или я всажу вам пулю в лоб, и тогда мы будем избавлены от ваших глупостей, — прервал его граф Сипягин. — Не вижу смысла затягивать дуэль. Пора начинать!

Стреляться было решено с десяти шагов — по настоянию моего отца. Первый выстрел был за графом Сипягиным. Тот, смерив отца наглым взглядом, прищурился — и выстрелил. Отец пошатнулся и осел на землю. Пуля раздробила ему кисть правой руки.

— Я мог бы убить вас, но не стал этого делать, — заявил граф. — Зачем мне марать руки о такого неудачника, как вы, Мельников?