Мэри Стюарт - Лунные пряхи

— Да что вы? — посочувствовала я. — Не повезло. Ариадна сказала мне, что вы считаете Лондон нездоровым и опасным местом. Вот, значит, что она имела в виду. Что ж, по-моему, здесь очень здорово, так что желаю вам удачи. Мне здесь расписаться, наверху?

— Да, прямо тут. — Ухоженным пальцем он указал мне на первую строчку девственно чистой страницы. — Радость моя, известно ли вам, что вы наш самый первый гость? Так что в одном можете быть уверены: простыни чистые.

— Я и не думала в этом сомневаться. А как же мой приятель-датчанин, человек, который прислал меня сюда? Вам бы следовало сохранить его подпись для коллекции — он ведь довольно известен.

Я назвала его имя.

— А, ну да, только он не в счет. Тогда мы еще официально не открылись, и Стратос взял его просто для рекламы и потому, что больше некуда было его поселить. Мы тогда занимались малярными работами.

Я вписала свое имя, постаравшись изобразить небрежный росчерк.

— А тот англичанин?

— Англичанин? — озадаченно повторил он.

— Да. — Взяв промокательную бумагу, я аккуратно прижала ее к своей подписи. — Кажется, дети говорили, что на прошлой неделе у вас здесь останавливался какой-то англичанин.

— Ах, этот. — Последовала короткая пауза. — Я знаю, кого они имели в виду, — Он улыбнулся. — Только это был не англичанин, а грек, друг Стратоса. Наверное, эти малявки слышали, как я с ним разговаривал?

— Вроде бы так, не помню. Готово.

Я пододвинула к нему книгу.

Он взял ее в руки.

— «Никола Феррис». Прелестное начало для страницы. Благодарю. Нет, дорогая, он тоже не в счет; он здесь даже не останавливался, просто заезжал по делу и той же ночью уехал. Ладно, пойдемте посмотрим ваш номер.

Легким движением он снял ключ с крючка, поднял мой чемодан и двинулся назад, к парадной двери.

— Вы сказали, судно уже должно прийти?

— В любую минуту, но вы же знаете, как бывает. К чаю ваша кузина обязательно будет здесь. — Он глянул на меня через плечо и улыбнулся. — Спешу вас успокоить — чай я готовлю сам.

— Вот как? Прекрасно. Она обожает чай — конечно, в традиционном исполнении. Мне-то без разницы: я уже успела привыкнуть.

— Привыкнуть? Вы имеете в виду, что уже прожили здесь некоторое время?

В голосе его прозвучал неподдельный интерес.

— Уже больше года. Я работаю в Британском посольстве в Афинах.

Мне показалось, что он окинул меня оценивающим взглядом. Потом легко подбросил мой чемодан, словно тот весил не больше унции.

— В таком случае вы, наверное, говорите по-гречески? Вот сюда, дорогая. Мы поднимемся по наружной лестнице — боюсь, она довольно простенькая и старомодная, но ведь и она тоже частица того, что в совокупности создает наше скромное, безыскусное очарование.

Вслед за ним я стала подниматься по украшенным цветами ступенькам. Гвоздики источали густой, словно дым на солнце, аромат.

— Я немножко освоила греческий. — Собственно говоря, решение не скрывать сей факт я приняла, когда повстречала детей, и он наверняка выяснит (впрочем, я и сама уже дала это понять), что я с ними разговаривала. Словно извиняясь, я добавила: — Но он ужасно трудный, а уж написание букв! Я могу задать простые вопросы, но чтоб говорить бегло… — Я засмеялась. — На работе я в основном имею дело с соотечественниками и снимаю комнату вместе с одной английской девушкой. Но когда-нибудь я всерьез займусь языком и выучу его. А вы знаете греческий?

— Немножко, моя прелесть, совсем чуть-чуть, к тому же, уверяю вас, произношение у меня отвратительное. То есть понимать-то меня понимают, но предпочитаю переходить на греческий лишь в случае крайней необходимости. К счастью, Стратос прекрасно говорит по-английски… Ну, вот мы и пришли. Простенько, но очень мило, вы не находите? А весь декор — это моя идея.

Раньше это была обычная невзрачная квадратная комната с небрежно оштукатуренными стенами и пробитым в толстой стене небольшим окошком с видом на море. Теперь же неровные стены были выкрашены в синий и белый цвет, пол покрывала новая соломенная циновка, а кровать, с виду вполне удобная, была застелена ослепительно белым стеганым покрывалом. Сквозь прорезь окна пробивались косые лучи жаркого полуденного солнца; хотя ставни были открыты и занавески на окне отсутствовали, росшая снаружи виноградная лоза рассеивала солнечный свет, так что стены прекрасно оживлялись движущимися тенями листьев и усиков.

— Жалко было бы загораживать все это, правда? — заметил Тони.