— Где миссис Эймс?
— У себя. Я сказала, что, если она понадобится, мы позвоним. Очень расстроена. Она любила Дилана.
Скотт посмотрел на нее, озабоченно нахмурившись.
— А как ты себя чувствуешь?
Лисса постаралась улыбнуться.
— Нормально. Конечно, это шок. Я так давно его знаю — или мне казалось, что знаю. Неужели все это правда? Неужели он действительно виновник всех этих смертей?
Скотт не удивился, что ей уже все известно. Он ничего не успел рассказать ей, но, без сомнения, за последние два часа не один человек позвонил по телефону — и ей, и миссис Эймс.
— Да, — ответил он. — Кэролайн не справилась с машиной из-за него. Он ударил Роберта Батлера, отчего тот и упал с обрыва. Он столкнул Амбер Уэйд, потому что она видела у него пистолет и могла кому-нибудь рассказать.
— Боже мой! — Лисса в ужасе покачала головой. — И он обкрадывал тебя? Присваивал твои деньги?
— По мне, так это наименьшее из его преступлений. Если бы он мог на этом остановиться… Но убийства нельзя ни забыть, ни простить.
С этим Лисса не могла не согласиться.
Они пошли на кухню. Там стоял небольшой столик, которым пользовались редко, в основном кухарка. На него-то они и стали выгружать блюда из духовки.
— Положительно, миссис Эймс не даст тебе умереть с голоду, — сокрушенно сказала Лисса.
— Ты ведь тоже ничего не ела, — вспомнил Скотт и вынул из буфета две тарелки.
Сев за столик, они молча ели, и это по-новому сближало их. Лисса не знала, что это значит, не знала, что будет дальше. И будет ли вообще что-нибудь. Их всегдашний сценарий был нарушен еще днем, и сейчас она чувствовала, что он уже не годится.
Она успокаивала себя: ведь днем, когда Скотту нужно было с кем-то поговорить, он позвонил именно ей. И по ее совету он пошел искать дочь, случайно услышавшую то, что не предназначалось для ее ушей. «Ей нужна твоя любовь, Скотт. Ты так долго не проявлял своей любви, теперь ты должен обязательно сказать ей, просто сказать, что ты ее любишь». Так говорила она ему.
Судя по тому, как Риген обнимала отца, когда он принес ее в дом, девочка его не оттолкнула. Но вряд ли им будет легко: годы пренебрежения и холодности наверняка не прошли бесследно.
Лиссе было до слез жаль Риген и Скотта, жаль и Кэролайн, хотя к ней она испытывала более сложные чувства: то, что сделала Кэролайн с мужем и дочерью, приводило ее в ярость. Раны, нанесенные Кэролайн, могут не зажить никогда — и все из-за ее эгоистической жестокости.
— Я должен был от нее уйти, — вдруг сказал Скотт, глядя на полуопустошенный бокал вина, который он держал в руке. — Или выгнать ее.
Он снова читал ее мысли, но теперь это уже не пугало.
— Ты любил ее, — спокойно сказала она. Скотт посмотрел на нее и невесело улыбнулся.
— Я любил ее. И ненавидел. Она поглотила меня целиком. Это нельзя назвать нормальными отношениями. Наш брак был ошибкой, которая отняла у меня часть жизни, а у Кэролайн — всю. И ничего уж не вернешь.
— Тогда забудь об этом. И живи дальше. — Лисса улыбнулась. — И не забывай, что у тебя осталось от этого брака и что-то хорошее. У тебя есть Риген.
— Пройдет много времени, прежде чем я сумею ее вернуть. Не знаю, чего она наслушалась сегодня в беседке. Я видел, Джоанна старалась оградить ее, насколько это было возможно, но что-то наверняка запало в ее голову. Конечно, она не поняла большей части того, что услышала, но слова запомнила. И однажды она придет ко мне и спросит.
— Может быть, — сказала Лисса. — А может быть, к тому времени она поймет, что даже люди, которых мы очень любим, несовершенны. Об этом еще рано волноваться, Скотт.
Он чуть улыбнулся, оттаивая.
— Наверное, ты права.
— Конечно, права! Я всегда права.
Он вдруг потянулся через стол и накрыл ее руку своей.
— Ты была со мной так терпелива.
— Ну, сегодня был тяжелый день, — начала было она.
— Нет, — перебил он, качая головой. — Я не о сегодняшнем дне. Ты вообще много вытерпела от меня.
Лисса хотела было по привычке свести это к шутке, отделавшись легким остроумным ответом. Но у нее вдруг возникло такое чувство, что это поворотная точка в их отношениях, и если она так поступит сейчас, то они навсегда вернутся к своему старому сценарию, к заранее известным вопросам и ответам — безопасным и ничего не значащим. И она потеряет его навсегда.
Она вздохнула. Сделала над собой усилие, чтобы голос звучал спокойно, с легкой насмешкой над собой.
— Тридцать пять — это поздно для первой любви. В этом возрасте уже не остается иллюзий молодости: уже знаешь, что мечты — это одно, а действительность — совсем другое. Поневоле обретаешь терпение.
Читать дальше