Наталия Орбенина - Адвокат чародейки

Помимо грязей, доктор предписал ему купания в соленой воде лимана, именуемой рапой. Сердюков, страшно стесняясь своего худого костистого тела, старался приходить, когда на пляже присутствовало как можно меньше купальщиков. Скинув в кабинке одежду, он, вжав голову в плечи, быстрой трусцой устремлялся на мостки и поскорее окунался в жгучую соленую воду. Потом спешил обратно, сотрясаясь всем телом, чувствуя, как на коже выступают мелкие бисеринки соли.

Через неделю своего пребывания на курорте, несмотря на то что пока что видимых улучшений состояния его здоровья не произошло, Сердюков вдруг почувствовал, что его сознание стали посещать некие мысли, ранее ему неведомые. Что неразрывный тугой обруч долга и служения Отечеству стал понемногу ослабевать. Константин Митрофанович невольно перешел с энергичного быстрого шага на медленные ленивые движения, столь свойственные всем посетителям мест отдохновения от трудов. Куда ему спешить? Он даже стал посиживать на лавочках под кипарисами или на теплом песочке у воды. Он вдруг увидел, что в мире, кроме людской подлости и злобы, существуют яркие пронзительные закаты, что по ночам на небе зажигаются огромные далекие звезды, а море светится таинственным загадочным светом. Груз прежних лет, неудач, разочарований – все исчезло, как-то вдруг. И жизнь его стала приобретать и другие краски, помимо неисчислимых оттенков серого.

– Вечер добрый, господин Сердюков. Как нынче ваши суставы? Принимали ли вы сегодня грязи?

Полицейский невольно вздрогнул от неожиданности и поднял голову. Перед ним стоял высокий господин в светлом чесучовом костюме, парусиновых туфлях и соломенной шляпе. Боровицкий Анатолий Ефремович. Курортник со стажем, отец многочисленного семейства, обладатель неизлечимых недугов.

– Благодарствуйте, нынче, как мне кажется, вроде бы получше. – Сердюков для верности повертел кистями рук. – Только, однако же, не могу привыкнуть я ко всему этому.

– Вы сами процедуры изволите иметь в виду, грязелечение?

– Да, именно. Неловко как-то, вроде ты человек, а тебя, как свинью, в грязи вымажут – и лежи, грейся!

– А вы, сударь, эстет! – Боровицкий издал высокий тонкий смешок, что странно диссонировало с его внушительными размерами. – Да-с, согласен с вами. Это неэстетично. Только ведь и хвори не красят нас! Так уж лучше помучиться на курорте, чем потом дома, в постели.

– Вы правы, – согласился следователь. – А где ваше милое семейство?

Он приставил руку ребром к глазам, чтобы низкое заходящее солнце не мешало ему глядеть на собеседника.

– Сейчас придут, куда же им деваться! Только маленькие дети – вы же понимаете – с ними столько мороки, столько возни… Вот и тянутся долго-долго, пока соберутся, нет мочи стоять и ждать их по часу!

В голосе собеседника прозвучали усталость и раздражение.

Сердюков покивал с понимающим видом, словно у него и самого семеро по лавкам сидят. Между тем семейство Боровицкого не заставило себя долго ждать. Послышался их веселый гвалт, визг.

– Ну вот, я же говорил вам! – обреченно произнес усталый отец.

Константин Митрофанович посмотрел на него с сожалением. Боровицкий был еще молод, чуть за тридцать. Но он уже успел устать от жизни, народив пятерых детей за десять лет своего брака. Боровицкие были из числа тех немногих курортников, с которыми Сердюков поддерживал мимолетное знакомство. Милое, шумное, непоседливое семейство. Полицейский почти сразу же запомнил, кого из детей как зовут, чем заслужил благосклонность госпожи Боровицкой. Она же сочла своим долгом позаботиться об одиноком неприкаянном господине. И посему, как только они появлялись на пляже, в парке лечебницы, в зале ресторана, все многочисленное семейство непременно устремлялось к Сердюкову, чтобы осведомиться о его успехах в борьбе с коварным недугом.

Пребывание в лечебницах и на курортах невероятным образом повышает интерес обывателей к медицине. Собеседники становятся большими знатоками болезней, лекарств и способов лечения – даже того, что уже неизлечимо. У кого что болело, ныло, чесалось, стреляло, кто умер, а кто чудесным образом исцелился – вот самые животрепещущие темы для подобных бесед.

Сердюков приготовился к неизбежному, отступать было некуда. Шумное семейство, смеясь, галдя и перекрикиваясь друг с другом, приближалось неумолимо, как девятый вал. Дети разного возраста, старшему девять, младшему два года, скакали вокруг матери, няньки и высокой барышни с недовольным лицом – сестры Боровицкого, Зинаиды. Замыкал процессию лакей, тащивший огромную высокую плетеную пляжную корзину-кресло, сидя в котором, дамы Боровицкие прятались от палящего солнца, пытаясь уберечь носы, плечи и прочие части тела от его коварных лучей.