Дороти Иден - Цена счастья

— Ну и помучили же вы нас, прекрасная леди! Мы почти решили, что вас нет в живых, — признался Руперт. Голос политика выражал искреннюю сердечность, что было редчайшим исключением. — Сегодня день возвращения скитальцев, не иначе. К старому греховоднику Барнаби вернулись сразу две жены, а мы с Дадли…

Барнаби прервал красноречивого брата.

— Эмма, ты способна рассказать, что же произошло?

— Это несправедливо, — не могла смириться Жозефина. — Я скиталась около двух лет, а она, кажется, отсутствовала всего несколько часов. Но я сама расскажу; что произошло с новоявленной знакомой Барнаби. Один из вас, мальчики, заманил ее в любовное гнездышко, а когда она отказалась разделить с ним эту игру, запер ее. Уж я-то знаю. Однажды ты попытался сделать это со мной, не так ли? — Ее блестящие черные глаза обратились к…

— Смотрите! — закричал Барнаби. — Остановите его!

Но было слишком поздно. Грузный неповоротливый Дадли выбежал из комнаты со скоростью оленя и спустя мгновение был уже в холле.

— Шлюхи! — орал он, дрожа от ненависти и ужаса разоблачения.

— Дадли?! — прошептала Эмма. — Не может быть!

— Дадли! — донесся другой голос, высокий, скрипучий и преисполненный отчаяния. Этот вопль заставил Дадли остановиться. Руперт, опомнившись, бросился к нему. Дадли, ища пути к отступлению, кинулся к лестнице, но поскользнулся на полированном паркете. Чтобы не упасть, он ухватился за мраморный тяжелый бюст прадедушки Корта. Сиятельный пращур медленно опрокинулся и придавил Дадли всем своим непомерным весом.

Последнее, что запомнила Эмма, — это пронзительный крик изумрудного попугая из Южной Америки. Тьма объяла ее: Эмма была в глубоком обмороке.

* * *

— Конечно, мне пришлось выдержать настоящий бой на таможне, — ворковала Жозефина. — Но я сказала им, что этот красавец — подарок моим дочерям-близняшкам на день рождения, и если они задержат попугая (карантин и все такое), то им самим придется кормить привередливое существо. Ну и вот, когда я пообещала, что не подпущу его и близко к домашним птицам… кажется, я вас утомила? Но ведь вы не хотите, чтобы я сошла с ума? Непритязательная легкая беседа помогает мне сохранять душевное здоровье. В этом смысле Мегги вся в меня. Ах, Барнаби, посмотри, Эмма, кажется, приходит в сознание! Кто она такая, кстати?

Очнувшись, Эмма увидела, что лежит на диване; Барнаби держит ее за обе руки.

— Моя жена, — ответил он Жозефине, и Эмма с нескрываемой радостью заметила, что он гордо поднял голову. Мир перестал существовать, на планете остались только они вдвоем — на этот раз навсегда.

— Поздравляю, — сказала Жозефина без всякой фальши. — Я собиралась тебе сообщить приятную новость: мы с Гарри поженились в Рио неделю назад. Он все еще желал меня, даже после этих чудовищных восемнадцати месяцев скитания в джунглях. Дети тоже узнают эту новость. Я и впрямь заболталась, не так ли?

— Мне это нравится, — прожурчала Эмма, вернувшаяся с небес, и улыбнулась женщине, в которой из-за глупой ревности видела опасную соперницу. Жозефина с упоением продолжала щебетать, она от природы обладала неиссякаемой жизнерадостностью и была на удивление доброжелательна.

— Дорогая, как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил жену Барнаби.

Эмма приподнялась на диване:

— Спасибо, отлично. Мне очень жаль, что я оказалась такой слабонервной. Но у меня выдался тяжелый день.

— Да уж, тяжелее не придумаешь. Жозефина, дай Эмме чего-нибудь выпить и не забудь о себе. А мне необходимо сделать кое-что важное.

Эмма со страхом посмотрела в сторону холла. Но дверь была закрыта. Она сжала руку Барнаби:

— Барнаби, все к лучшему.

Он многозначительно ответил:

— Для всех, кроме мисс Пиннер. Жозефина, позаботься, пожалуйста, об Эмме.

— Разумеется. Твоя жена очаровательна. Я с пятнадцати лет мечтала о таком цвете волос. Что ты будешь пить, Эмма? Думаю, рюмка виски тебе не повредит? Вот и славно.

— Луиза мертва. — У Эммы не оставалось и тени сомнения в гибели мисс Пиннер.

— Кажется, они нашли что-то, разоблачающее садиста, в этом жутком костре. Весьма дремучий, простительный разве что дикарям способ избавления от трупа, ибо все равно его бы обнаружили. Дадли никогда не отличался большим умом. Бесспорно, Дадли — исчадие ада, но хитроумным его не назовешь. Благодаря добродушной простоватости все до поры до времени сходило ему с рук, не так ли? Я сама едва не оказалась в числе его жертв, когда единственный раз приехала сюда после развода с Барнаби. Сначала он показался мне симпатичным, но вскоре мое представление об этом человеке резко изменилось. Я думала, что поступаю благородно, храня молчание о его непристойном поступке. Все-таки деверь, как-никак. Но теперь я понимаю, что должна была рассказать эту постыдную историю. — Жозефина, нахмурившись, замолчала.