Владимир Колычев - Менты таких не трогают

— Мне достаточно твоего авторитета.

— Тебе как, на глаз отсыпать или просто в лоб зарядить?

— Ты крутой, тебя боятся, тебя уважают. Но одного авторитета мало. Нужна еще и тень, которая будет ходить за тобой и подчищать хвосты…

— Тень… — хмыкнул Прохор.

— Ты вот не хочешь решать вопрос с наследством, а я решу.

Афоныч оставил завещание, меньшая часть отходила первой жене, большая — второй, которая воспитывала его единственного ребенка. А Прохор уже пообещал, что рынок и все остальное должно принадлежат братве, а конкретно — общаку. Да и как это будет выглядеть, если рынком будет рулить баба? Рынком, на котором строилась база группировки.

Но одно дело, дать слово, и совсем другое, его сдержать. Молодая вдова Афоныча ясно дала понять, что не собирается отказываться от наследства. Прохор предложил ей цену, но она посчитала ее смехотворной. Это значило, что с ней нужно решать кардинально. Как минимум похитить и силой выбить отказ. Но ведь это насилие, а у него лимит на такие дела, похоже, исчерпан.

Но проблему нужно решать, и хорошо, если Шуршур возьмется за это дело. А он может. Воевать с безоружными — его любимое занятие. Это против Прохора он может облажаться, а против женщины — нет.

Они выпили, Шуршур запил водку пивом, вытер губы и вдруг произнес:

— Я знаю, между нами были косяки, ты меня терпеть не можешь. Но я-то не в обиде.

— И что?

— Готов и дальше тебе служить. Верой и правдой.

— Себе на пользу.

— Разумеется…

Непросто выдержать штыковую атаку. Особенно если она психическая.

— Ты у меня в тюрьме сгниешь!

Полковник Кувалов смотрел на Прохора как на грязь из-под ногтей. И он действительно, казалось, мог стереть его в порошок. Мужик он крупный, мощный, и взгляд у него твердокаменный. Может, потому и возникло у Прохора ощущение, будто на него с горы обрушилась лавина. Обрушилась и погребла под собой.

— Это не разговор, — качнул он головой.

Чувство собственного достоинства не дало слабину, он ощущал в себе способность противостоять напору. Но это чувство казалось таким маленьким по сравнению с бешеным натиском уверенного в своем могуществе человека.

— А на какой разговор ты со мной рассчитывал? Кто ты такой? Взялся непонятно откуда, пришел права качать…

— Я пришел договариваться. — Что бы Прохор сейчас ни чувствовал, держаться нужно до последнего.

— Кто пришел договариваться? — Кувалов, казалось, вот-вот вскочит и схватит его за грудки. — Какой-то отморозок пришел договариваться со мной, с полковником милиции?! Да я таких, как ты, вот этими самыми руками!..

— Я. Пришел. Договариваться.

Кувалов кивнул, положил на стол чистый лист бумаги, положил на него ручку.

— Пиши!

— Что это?

— Твое чистосердечное признание! Как ты застрелил Шестакова!

Прохор взял бумагу, осмотрел ее со всех сторон.

— Нет здесь никакого признания.

— Будет!.. Я тебя сейчас приму и закрою в камере с пидорасами!

Прохор кивнул. Пусть полковник делает что хочет. Только пусть потом не жалуется на «ответку».

— Думаешь, я шучу? — рыкнул на него Кувалов.

Но Прохор продолжал смотреть на него спокойно и предостерегающе.

— Отморозок! — Начальник ГУВД раскалился докрасна, но было уже видно, что это ненадолго. Да по-другому и быть не могло. Кувалов мог изображать из себя крутого мента на страже закона, но на самом деле он был продажной шкурой. И с Афоныча он имел, и с Вагнера…

— Я не отморозок, — так же спокойно ответил Прохор. — И против беспредела. И вы в этом убедитесь.

— Все-таки напишешь признание?

— Я гарантирую вам порядок на своей территории.

— И откуда ты такой взялся? — скривился Кувалов. — Ты ведь долго не продержишься. Сожрут тебя… Такие же молодые и наглые сожрут. Шестаков как глыба стоял, а ты непонятно кто… Но, с другой стороны, анархия нам не нужна…

Прохор едва заметно кивнул.

— Да и ты вроде не совсем конченый… В армии служил… И в банду не по своей воле попал.

Прохор посмотрел на Кувалова с едва выраженным удивлением.

— Я все про тебя знаю, парень… И мой тебе совет, беги ты из этого болота, пока не поздно.

— Куда? — звонко спросил Прохор.

— Куда?! Ну, не знаю…

— Вы же сами объявите меня в розыск.

— Ну-у… А сейчас не объявлю? Ты в таком дерьме, парень… И, если честно, у меня нет никакого желания тебя вытаскивать… Но ты же упрямый, да?.. По краю лезвия как с «добрым утром» ходишь… Страшно было в себя из пистолета стрелять?

— Это вы о чем?