Сьюзен Льюис - Месть

Теперь его не стало.

Кирстен почувствовала, как к горлу подкатил комок. Боже, как ей не хватало Пола, как хотелось поговорить с ним, спросить, как справиться с тем, что на нее свалилось. Кирстен очень удивило его завещание. Правда, он не раз говорил об этом, но Кирстен не знала, что он оставит ей все состояние и пожизненное право распоряжаться им. После ее смерти состояние Пола унаследуют трое его детей и дети Кирстен, если они у нее будут. Диллис, целый месяц игравшей роль безутешной вдовы, Пол не оставил ни гроша.

Диллис поступила весьма умно, решив не опротестовывать завещания — это не вызывало бы сочувствия к ней, ибо весь мир знал, что она богата, как Крез. Диллис через прессу передала Кирстен, чтобы та оставила деньги себе, заявив, что сама позаботится о детях. Если же Кирстен так бессовестна, что обвела вокруг пальца старика, впавшего в детство, и заставила его завещать ей все, тут уж Диллис может лишь развести руками.

Неудивительно, что пресса разгулялась вовсю, требуя, чтобы Диллис опротестовала завещание и отобрала у бессовестной стяжательницы Куколки Кирсти наследство, по праву принадлежащее детям Фишера.

Какой же расчетливой и хитрой была эта Диллис Фишер! Она обманула всех, объявив, что Пол впал в детство, хотя сама безусловно знала, что это чушь, а потому и не возбудила судебный иск. Диллис понимала, что ей не удастся доказать это, а других оснований у нее не было. Когда Пол принимал такое решение, ему наверняка и в голову не пришло, что этим он может причинить Кирстен такую боль.

Вдруг, словно очнувшись, Кирстен поняла, что очень долго ждет заказанного пакета с ужином. В баре уже стали гаснуть огни.

— Извините, — сказала она одному из официантов. — Мне все еще не принесли заказ.

— Боюсь, что для заказов поздновато, — ответил он, отводя взгляд. — Повар закончил работу час назад.

— Но я видела, как вы кого-то обслуживали, хотя я уже давно… — возразила Кирстен, но вдруг замолчала. Конечно же, официант узнал ее и даже не передал заказ.

Кирстен молча встала из-за стола и вышла на Фулем-Роуд. Пропади она пропадом, эта еда, у нее все равно нет аппетита. Хуже всего то, что всякий раз, когда она отваживалась выйти из дома, ее подвергали унижениям. «Интересно, — подумала она, — знает ли Диллис, как успешно осуществляется ее месть?»

Начался дождь, и Кирстен поспешила к дому на Элм-Парт-Гарденс, оставленному ей Полом.

Этот чудесный дом был гораздо просторнее и уютнее, чем казалось снаружи. Перед ним не было ни садика, ни ограды, а только площадка, вымощенная плитами. Зато позади дома был разбит прекрасный газон овальной формы с маленьким фонтаном посередине. Внутри дом напоминал лабиринт с множеством лестниц, потайных комнат с низкими дверными проемами, деревянными полами, покрытыми старинными восточными коврами.

Заперев за собой входную дверь, Кирстен вошла в большую и очень уютную гостиную. Она любила эту комнату с красивым мраморным камином, глубокими креслами, софой, накрытой безворсовым килимом, и приглушенным освещением. Бесконечные ряды книг на полках заставляли ее думать о Поле и чувствовать себя ближе к нему. Как он любил книги! Она тоже любила их и последние несколько недель много читала. Это помогало ей забыться.

Кирстен опустилась на софу и размотала шарф. Волосы рассыпались по плечам.

— Мне необходимо выплакаться, — громко сказала она себе, — пусть все выйдет наружу, а не накапливается внутри. Нельзя стыдиться горевать о человеке, которого любишь.

Но слезы не приходили: Кирстен боялась жалеть себя, зная, что стоит ей расслабиться, и она уже не сможет остановиться.

Она свернулась клубочком, положив голову на диванную подушку, и крепко обхватила себя руками. Она решила не идти в спальню: невыносимо находиться там одной, не чувствуя покоя и теплоты, исходящих от Пола.

Когда на следующее утро принесли газеты, Кирстен, к своему ужасу, увидела свою фотографию. Снимок был сделан в тот момент, когда она выходила из бара. В последнее время фотографы следовали за ней повсюду, хотя она почти никогда не замечала их. Текст, сопровождающий фотографию, был, несомненно, написан Дэрмотом Кемпбелом. С обычной жестокостью он писал о ее одиночестве и о том, что даже прежние друзья отвернулись от нее. «Неужели это правда? — подумала она. — Неужели все от меня отвернулись?» После возвращения Кирстен не пыталась возобновить свои связи, да и было ли с кем? Кроме Пола, она никого не могла назвать другом. Разве что Элен. Зато ее всегда преследовало одиночество — так же неизменно, неумолимо и безжалостно, как месть Диллис Фишер. Она не могла избавиться от него всю жизнь.