Нора Робертс: Любовь Лилы

Бар-Харбор, 1913 год

Утесы манят меня. Горделивые и жестокие, и опасно красивые, они высятся над морем и влекут так же чарующе, как возлюбленный. Утром воздух мягкий, как облака, плывущие по небу на запад. Чайки парят и кричат наверху — одинокий звук, похожий на далекий сигнал бакена, уносит ветер. В памяти всплывает церковный звон, приветствующий рождение. Или оплакивающий смерть.

Словно мираж, вспыхивают и мерцают сквозь легкий туман другие острова, которые солнце уже окружило обжигающими бликами на воде. Рыбаки ведут свои крепкие лодки по заливу в волнующееся море.

Даже зная, что его не будет там, не могу держаться подальше от этого места.

Я взяла с собой детей. Нет ничего неправильного в желании разделить с ними частичку счастья, которое я всегда чувствую, совершая прогулку по полевой траве к раскиданным в беспорядке валунам. За одну руку я держала Этана, за другую — Коллин. Няня подхватила маленького Шона, ковыляющего за желтой бабочкой, упорхнувшей из его неуклюжих пальчиков.

Звук их смеха — самое сладкое, что может услышать мать, — заполнял воздух. Они обладают таким искренним всеобъемлющим любопытством и таким безоговорочным доверием. Дети пока еще равнодушны к заботам мира, восстаниям в Мексике, волнениям в Европе. Их жизнь не включает предательство, вину или страсть, жалящие сердце. Их потребности, простые и неотложные, не имеют никакого отношения к завтрашнему дню. Как бы я хотела сохранить их настолько невинными, настолько защищенными и настолько же свободными. И все же я знаю, что однажды они столкнутся со всеми взрослыми запутанными эмоциями и тревогами.

Но сегодня мы нарвали полевых цветов и ответили на все вопросы. А для меня мечты превратились в видения.

Без сомнения, няня догадывается, зачем я хожу сюда. Она слишком хорошо меня знает, чтобы не чувствовать мое сердце. И любит меня слишком сильно, чтобы порицать. Никто, больше чем она, не ведает, что в моем браке совсем нет любви. Там всегда существовали только удобство для Фергуса и обязанности для меня. Кроме детей, у нас нет ничего общего. И даже их, боюсь, он воспринимает всего лишь как ценное имущество или символы его успеха, наподобие нашего особняка в Нью-Йорке или Башен — дома, похожего на замок, который он много лет строил на острове. Точно так же он воспринимает женщину, взятую им в жены, ту, которая представляется ему достаточно привлекательной… достаточно хорошо воспитанной, чтобы носить фамилию Калхоун, украшать обеденный стол или его самого, когда мы выходим в общество, чье мнение так важно для него.

Все это звучит очень холодно, но все же я не могу обманывать себя, считая, что в нашем браке присутствует тепло. И уж, конечно, в нем нет никакой страсти. Я надеялась, уступив пожеланиям своих родителей и выйдя за него замуж, что привязанность перерастет в любовь. Но я была очень молода. Между нами осталась только вежливость — безжизненная замена чувствам.

Год назад я смогла убедить себя, что довольна — преуспевающий муж, обожаемые дети, завидное положение в обществе и круг приятных друзей, переполненный красивой одеждой платяной шкаф и драгоценности. Изумруды, подаренные мне Фергусом за рождение Этана, достойны королевы. Великолепный летний дом, с его башнями и башенками, высокими стенами, шелковыми обоями, блестящими полами под роскошнейшими коврами, тоже подошел бы королеве. Да и что за женщина не была бы удовлетворена всем этим? О чем еще может просить послушная долгу жена? Только о любви.

О любви, найденной мною на этих утесах в художнике, который стоял там, глядя на море и отображая на холсте острые камни и бушующую воду. Кристиан… темные волосы, взъерошенные резкими порывами ветра, изучающие меня серые глаза, мрачные и жесткие. Возможно, если бы я не встретила его, то преуспела бы в притворстве, что счастлива. Возможно, так и умерла бы в убеждении, что не тоскую по любви, или нежным словам, или ласковым прикосновениям среди ночи.

Но я встретила его, и все переменилось. Не стану больше изображать, что довольна жизнью, даже ради сотни изумрудных ожерелий. С Кристианом я нашла нечто более драгоценное, чем все золото, которое так умело накапливает Фергус. Это совсем не то, что можно держать в руке или носить вокруг шеи, но то, что я храню в сердце.

Когда я встречусь с ним на утесах одним прекрасным днем, то не буду горевать о том, чего мы никогда не получим, чего не осмелимся забрать, но буду дорожить, как сокровищем, подаренными нам часами. Когда я таю в его объятьях, вкушаю его губы, то осознаю, что Бьянка — самая счастливая женщина в мире, познавшая истинную любовь.