Лариса Соболева - Миф о вечной любви

– Санька, ты чего иголки выпустила? Да ты нас просто сразила! Ты же у нас самая красивая, верно, Михал Михалыч?

– Верно, – с легкостью согласился тот, значит, так не думал.

– Мы, может, тебя ревнуем! – снова подал голос Рыбалкин.

– К кому? – буркнула она, косясь на Михайлова.

– Ко всем, кто на тебя посмотрит, – опять нашелся Рыбалкин.

Льстивые слова сказал не тот, от кого хотелось бы их услышать. Санька вдруг позабыла, зачем села в машину, наверное, временный провал в памяти вызван многодневным напряжением, когда внезапно, без ощутимой усталости, требуется минута релаксации. Или пауза, чтобы вдохнуть побольше воздуха и, набравшись заодно веры в себя, ринуться дальше спасать своих близких. Потому она и переключилась на улицы города…

Там, в небольшом проеме окна, пробегал другой мир, чужой, в некоторой степени враждебный, он как бы не соприкасался с теми, кто сидел в салоне автомобиля. Там много людей, так много, что неясно, как они все помещаются в этом городе, чем живут. Неужели на всех хватает работы, воды, воздуха, неба? Неужели все они любят, страдают, радуются? Для Саньки эти люди, мелькавшие за окном и не запоминавшиеся, не имели никакого значения, они – ничто, а она есть. И то, что с нею происходит, видится ей глобальным и несоизмеримо важным, так глубоко чувствовать и переживать не может никто из тех, кто шагает по улицам. Но все они наверняка думают, как и она, в этом люди одинаковы, отличаются друг от друга желаниями, а желания могут никогда не совпадать…

Санька ощутила горячее дыхание на щеке, затем у самого уха раздался тихий голос:

– О чем думает молоденькая девушка, глядя в окно с таким серьезным видом, что это вызывает беспокойство?

– О слове «никогда», – сказала она. – Я все время о нем думаю после того, как сказали, что Глеб не выйдет из тюрьмы никогда . Если Жанна узнает об этом, то ребенок не родится, значит, его не будет никогда . Слово пустое, а заменить собой может всего человека. Как Глеб живет с этим словом? Ты есть, но для тебя уже ничего не будет, потому что над тобой, под тобой, вокруг и везде разместилось « никогда ». Сколько с этим можно прожить? Думаю, недолго, потому что оно тебя убьет.

Черт его знает, что означало молчание в салоне, смутившее Саньку, но она вдруг поняла: сумничала, надо быть скромнее, как внушал дед. Рыбалкин и дал ей понять, что неправильно истолковал смысл ею сказанного, особо подчеркнув последнее слово:

– Ой, чует мое сердце, замуж ты не выйдешь никогда.

– То же самое мне говорил Глеб, – сказала она, обращая в шутку и свои умозаключения, и пророчество Рыбалкина. – Умная я очень, мужчины этого не любят. Так куда мы едем? – наконец вспомнила она.

– К вору, – сообщил Рыбалкин. – Наумыч с Михалычем обратились ко мне, не был ли замечен кто из наших в воровстве? Лично я не слыхал. Но решил поспрашивать ребят – те тоже сказали, что воровства не заметили. Может, брал по мелочи? Мелочь обычно не замечают. А полотенце-то украдено! Я стал думать, к кому бы я обратился, если б мне край как приспичило. Стал всех перебирать. Ну, кто мог, кто? Водители? Даже пацаны, что таксуют, украсть полотенце не согласились бы, мало того, обязательно пристали б с расспросами: зачем, для чего, что за цель? Так ведь? Нужен человек особый, которого легко купить практически даром.

– Неужели нашел? – спросила Санька, подавшись к нему всем телом. – И кто это?

– Зубровка. Больше некому. Она за пол-литра на голове постоит, а два пузыря сунешь, мамой твоей согласится стать. В конце концов, украсть полотенце – не преступление, за него даже условный срок не дадут.

– Она созналась?

– Трое суток ее нет на работе, наверняка в запое, поэтому едем к ней и заставим сознаться. Но я могу сказать и без ее признания: это она.

– Зубровка знает убийцу, она его видела…

Санька не закончила фразу, но за недосказанностью чувствовалась тревога. Лучше не произносить вслух, что пришло ей на ум, а то еще сбудется.

Попав в район частных домов, где натуральными олигархами считались те, у кого дом построен недавно и обязательно из кирпича (в один этаж, конечно), Ваня долго плутал. Дело в том, что район заселялся еще до революции, потом участки делили и делили, отдавая передовикам производства и тем, кто мечтал лет двадцать строить собственное гнездо своими же руками. В результате «гнезд» выросло много, границы между ними перепутались, пока нужный адрес найдешь – заморишься.

Наконец Ваня опустил руку за калитку, нащупал крючок. Войдя в тенистый сад, он двинул по дорожке и заметил женщину, которая вышла из домика с ведром (тяжелым – значит, полным, а это примета: полное ведро к удаче, пустое – к неудаче).