Вера Колочкова - Дом с мезонином в наследство

— Зря ты так, Ань, — обернулась уже от калитки к ней Ольга. – Мы–то тут при чем? Они же сами наворотили невесть чего в молодости, матери наши… Нас ведь никто ни о чем не спрашивал! Что уж вышло, то вышло…Ты прости нас…

— Ладно, поехали! – потянул Ольгу за рукав Никита. – Хватит тут сопли разводить! Ругаешься на меня, а сама…Нам еще заправиться где–то надо. Поехали!

— Ну что ж, прощай, Аня. Всего вам доброго – и тебе, и дочке твоей. И маме.

— И вам прощайте, дорогие братья–сестры. Счастливого пути. Мать, когда приедет, не особо там обижайте. Да на могилу к вашему отцу свозите, пусть попрощается. Она сама–то об этом не попросит, вы уж проявите инициативу, как родственники. Хоть и не состоявшиеся, конечно. В благодарность, так сказать, за матери моей покладистость…

Ольга, ничего Анюте на это не ответив, лишь вскинула резко голову и взглянула в глаза остро и сердито, будто клюнула. Распахнув дверку машины, плюхнулась на переднее сиденье рядом с Никитой и начала тут же ему что–то выговаривать, жестикулируя отчаянно перед лицом руками. Анюта медленно закрыла калитку и, прижимая к себе Сонечку и прислушиваясь к шуршанию гравия под колесами отъезжающей машины, постояла еще какое–то время в задумчивости. Странное у нее было чувство – как будто обидели ее сильно. В чем заключалась эта самая обида, было не совсем понятно. Ну, приехали родственники, и что? Не захотели дружить–родниться? Да и бог с ними, не больно–то и хотелось. Может, маму они чем обидели? Да ничем вроде – это тоже понятно. Не требовали особо ничего, не оскорбляли, не унижали. Просто имущество свое от дележа спасали. Что такого–то? Дело простое, человеческое. Всякое бывает… Олег, Анютин муж, будучи адвокатом, и не такое ей рассказывал. Так иногда людей наизнанку выворачивает при дележе наследства, что сами себя не узнают… И все–таки обида была. В чем–то виноваты были эти двое, своим приездом принесшие в их теплый дом холодный пыльный ветер из маминого прошлого. Ветер, осевший мутью в ее ярких глазах и сцепивший пальцы ладоней в мертвой хватке. Ветер, неуловимо вытеснивший с их двора «добринку–роднинку», как говорит Митька. Пусть хоть на время, на какой–то час всего, но вытеснивший же…

Вздохнув, она медленно пошла к дому, ступая по мягкому травяному ковру и с удовольствием ощущая под босыми ногами приятную теплую щекотку–шершавость. Нет же, нет. Все в порядке. Все на своем месте. Никому они эту «добринку–роднинку» не отдадут. Никакому чужому ветру. И старый уютный дом не отдадут, и ночной костер у потемневших бревен в углу двора, и старуху–грушу, и мамин цветник, и вид на реку…Вот сейчас она матери обо всем этом и скажет…

Тина так и сидела за столом, по–прежнему выставив перед собой сцепленные ладони, смотрела потерянно куда–то в пространство. Сердце Анютино опять сжалось, но голос таки прозвучал вполне бодро–весело. Очень даже вполне, чтоб вытащить мать из этого плохого пространства – нечего ей там делать…

— Мам, подержи Сонечку! Такая тяжелая стала – у меня сейчас руки отпадут! Скорей бы уж ножками ходить начала, ага?

— Давай… — моментально встряхнувшись, потянула навстречу внучке руки Тина. – Иди ко мне, моя ласточка, мое солнышко, моя золотая рыбочка!

— Ау–гу–гу–гу–у–у… — заворковала вдруг на такой же ноте и Сонечка, устраиваясь с полным комфортом у бабки на коленях и припадая головкой к ее плечу.

— Ну вот, девочки, и хорошо… — встряхивая с наслаждением руки, со смехом произнесла Анюта. — Вы просто замечательно друг друга понимаете. У вас и любовь даже особенная какая–то. Не человеческая будто, а марсианская…

— Да никакая она не особенная, доченька. Обыкновенная. Просто Сонечка знала всегда, как я ее жду… Ты помнишь, как я ее ждала?

— Ну, еще бы! У меня и живота еще никакого не было, а ты уже подходила ко мне и с ней разговаривала. Все ей рассказывала – и как ты ее ждешь, и как любишь, и как радуешься… Странноватая ты у меня все–таки женщина, мам!

— Уж какая есть, доченька. Ты гостей проводила?

— Да. Все в порядке. А что, ты и в самом деле к ним поедешь, чтоб от своей этой наследственной доли отказываться?

— Да. Поеду.

— Мам, а что там за доля–то? Чего они делят? Квартиру, машину?

— Там дом, доченька. Большой такой дом. Бывший купеческий особняк. Его еще отец Антона от советской власти получал за свое правильное да идеологически выдержанное профессорство. Антон уже там родился. Интересный такой особнячок, белый весь, с колоннами да балкончиками. И с мезонином…Помнишь, у Чехова рассказ такой есть – «Дом с мезонином»?