Вера Колочкова - Прерий душистых цветок…

— Нет. Не знаю… Чаю хотите, Марина? Давайте мы с вами лучше чаю попьем, а то меня прямо знобит–колотит всю…

— А давай! — махнула рукой Марина. – Чаю так чаю. А может, чего покрепче, а? Я сбегаю…Праздник ведь все–таки – мама ваша приезжает…

— Нет, не нужно, что вы… — засмеялась весело Василиса. — Я и так со вчерашнего вечера как пьяная хожу…

Она отошла от окна и не увидела уже, как в дворовую арку напротив их дома вскоре въехало такси, как из него, торопливо и щедро рассчитавшись в водителем, выскочила очень красивая, одетая в стильное черное пальто женщина и так же торопливо пошла в строну их подъезда и, задохнувшись то ли от спешки этой, то ли от волнения, позвонила в дверь их квартиры. Опрокинув на ходу прямо в Маринины колени горячую чашку с чаем, Василиса снова бросилась на этот звонок, в коридоре столкнувшись с выскочившим из своей комнаты Петькой, и открыла на сей раз быстро дверь, и приняла в свои руки практически рухнувшую в них мать, и все они закричали–заплакали одновременно – и Аллочка, и Петька, и Василиса… Наблюдающие из дверей кухни и комнаты за всем этим безобразием Марина , Лерочка Сергеевна и Колокольчикова тоже от радостных слез не удержались, и только лежащая на своей постели и отдыхающая от массажа Ольга Андреевна почему–то не плакала, а смотрела прямо перед собой и улыбалась грустно. И чувствовала, что именно сейчас, в этот вот самый момент простила своей невестке трусливое ее бегство, окончательно уже простила… А потом, перебравшись с помощью вернувшейся к ней Лерочки Сергеевны в свое самодельное уродливое кресло–каталку и выехав с ее же помощью к ним в прихожую, она даже испугалась за Аллочку, очень испугалась. Потому что Аллочка, увидев ее в этом кресле и моментально все осознав, вдруг сползла из Петькиных и Василисиных рук прямо на пол и ткнулась дрожащей головой ей в колени, и она никак не могла от своих колен ее голову отодрать, чтоб заглянуть ей в глаза и сказать, что она вовсе уже никакой обиды на нее и не держит…

Потом, немного успокоившись и придя в себя, они седели все в Петькиной комнате вокруг обнимающей своих детей Аллы, и сочувственно слушали ее виновато счастливый лепет, состоящий, в сущности, из одних только горестных восклицаний:

— Петечка, боже мой, какой же ты бледный и худенький…Ты болел, да, Петечка? Васенька, а ты как изменилась…А что у тебя с лицом такое, Васенька? Тебя что, ударил кто–то, да? А руки… Вася, какие у тебя ужасные руки… А где ты учишься, Васенька? В какой институт ты поступила?

— Да я не учусь, мам… Я работаю…

— Почему? А, ну да…Это из–за бабушки, да?

— Да, эта девочка работает, чтоб оплатить мне бабушкин массаж… — тихо произнесла в повисшей неловкой тишине–паузе Лерочка Сергеевна. — И не зря работает, между прочим. У нас уже стойкая положительная динамика пошла, знаете ли…

— А еще эта девочка сдает свою комнату постороннему мужчине, чтоб выжить как–то! — быстренько вставила свое слово и Марина. И в голосе ее явственно услышалось, дрогнуло довольно выпукло направленное в сторону Аллы обвинение – не удержалась–таки Марина от эмоций, и даже воспитанное лицо ее от них не удержалось – тут же и проступили на нем некрасиво и зависть, и презрение к этой женщине…

— А вы кто? – испуганно уставилась на нее Алла. – Что–то я вас не припомню…

— Меня зовут Марина. Мой муж как раз и снимает комнату в этом доме…

— А! Фрау Марина! – оживилась вдруг навстречу ей Алла. – Так это вы написали моему мужу письмо? А вы знаете, я ведь очень, очень благодарна вам за это! Сама бы я ни за что не решилась ему про детей рассказать… И вы правы, презирать меня есть за что…

Она снова заплакала, и снова начала обнимать лихорадочно и по очереди то Василису, то Петьку, приговаривая сквозь слезы:

— Ну все, все… Теперь все будет хорошо, дорогие мои…Теперь мы будем наконец вместе… Ольга Андреевна, и вас я тоже не брошу, я все, все для вас сделаю, что смогу только…

— Да уж. Сделайте, пожалуйста, — холодно произнесла Марина, надменно улыбнувшись. – Очень меня этим обяжете…

А девочка Лиля Колокольчикова никак в этом взрослом и странном диалоге не участвовала. Лиля забилась маленькой белой мышкой в угол комнаты и плакала как–то совершенно по–взрослому, тихо и жалостно попискивая – так ей мальчика этого, Петю Барзинского, было жалко. То есть, не мальчика жалко, конечно, а расставаться с ним было жалко – вот увезет его мама в свою Германию, и все… Она из своего уголка первой и заметила Сашу, уже давно стоящего в дверях и разглядывающего словно издалека всю эту компанию. Вернее, ей сквозь слезы показалось, что он их всех разглядывает. На самом деле он смотрел только на Василису, из–за спины обнимающей ее матери его пока не увидевшую. Лиля тихонько подошла к ней, тронула за плечо и потрясла слегка, и показала глазами на дверь – смотрите, мол, кто еще пришел…