Марина Крамер - Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие

Хохол молчал, глядя на все эти ухищрения, но Марина чувствовала – он не одобряет того, что она сделала, не может смириться, не хочет принять ее такую. Это неизбежно приводило к ссорам и долгим молчаливым вечерам. Маленький Грегори тоже никак не хотел смириться с новым обликом матери. Марина не могла без боли в сердце вспоминать первую встречу с сыном после возвращения из России. Это оказалось настолько тяжело и больно, что в какой-то момент Коваль устыдилась собственного эгоизма и нежелания выслушать чужую точку зрения. Ведь Хохол предупреждал ее еще до операции, что все может пойти именно так. Сын и его реакция были единственными аргументами, с помощью которых Женька пытался переубедить Марину и заставить отказаться от принятого решения. Но и это ее не удержало, не остановило.

Когда они вошли в дом, вернувшись из России, Грегори, бросившийся было к матери, вдруг замер на последней ступеньке лестницы, вцепившись побелевшими от напряжения пальчиками в перила. Марина раскинула руки, как делала всегда, вернувшись домой откуда-то, но сын не кинулся к ней в объятия, не повис на шее. Он стоял и смотрел на нее, как на чужую, и от этого чистого детского взгляда ей было стократ больнее, чем от любого удара. Грегори не узнал ее…

Развернувшись и не сказав ни слова, мальчик ушел к себе в комнату и там заперся, а Коваль без сил опустилась на пол, закрыла руками лицо.

– А чего ты ждала? – жестоко осведомился Хохол, присаживаясь на корточки и начиная расстегивать ее сапоги. – Ты выглядишь так, словно я женился второй раз на совершенной твоей противоположности. И как пацан должен реагировать? Он ребенок! Я-то едва узнал, скорее по запаху, по ощущению – а он? Ему что делать? Прекращай давай, поднимайся. Я поговорю с Грегом, объясню, совру – да что угодно. Мы ему и так всю душу вымотали своими разборками, скандалами и передрягами, а тут еще и ты – с таким лицом.

Говоря это, Женька продолжал раздевать ее, поставил на ноги, крепко встряхнул и, заглянув в глаза, велел:

– Иди к себе, полежи пока. Надо еще отца подготовить – слава богу, вертится, видно, в кухне, не услышал. Только инфаркта не хватало, он и так еле живой в последнее время.

Об этом она тоже не подумала – отец. Пожилому человеку такое потрясение ни к чему… И только Женька, все понимающий и прощающий Женька, готовый в любую секунду подставить плечо, взять на себя решение каких-то вопросов, думал, оказывается, и об этом тоже…

Воспоминания давались тяжело, Марина потрясла головой и решительно сдернула с полки гардеробной песочного цвета водолазку и такие же джинсы – внизу ждал Женька, нужно было использовать шанс побыть с ним вдвоем, поговорить, прижаться к его надежному плечу и почувствовать себя, как обычно, в полной безопасности.

Она старалась не водить здесь машину сама – никак не могла перестроиться под левостороннее движение, а навыки экстремального вождения только мешали, раззадоривая в ней желание утопить педаль газа в пол и рвануть мимо полисмена. Но Марина уговаривала себя сдерживаться и не вспоминать привычек из прежней жизни – так было намного безопаснее. Прошло более полугода с момента ее возвращения из России, но впечатления от поездки и отголоски ее до сих пор еще докатывались до тихого городка в Англии. Зажили рубцы после пластической операции, сделавшей Марину Коваль совершенно неузнаваемой, изменились какие-то жесты – но внутри она все равно оставалась той самой Наковальней, какой была долгие годы до переезда сюда. И то, что она устроила в родном городке, стараясь обезопасить себя и ребенка от нападок ставшего мэром родственника Гриши, вполне было в ее духе – разве что на этот раз пришлось загрести жар чужими руками. Но даже в этой ситуации она не утерпела и дала понять зарвавшемуся Бесу, что она причастна ко всему, что с ним происходило. Женька, конечно, орал и даже паспорт российский торжественно спалил в камине, но что это меняло? Ничего. Паспорт у нее был еще один, а будет нужда – найдется еще и еще. Дело в другом…

Марина вдруг поняла, что ей тесно в Англии, в этом уютном доме, в обустроенной и размеренной жизни, где каждый день словно День Сурка – ничего нового не происходит. Открытие не обрадовало…

Ей очень не хотелось огорчать Женьку, вложившего столько сил и нервов в этот переезд, напоминавший, скорее, спешную эвакуацию из района военных действий, в который превратился – его стараниями, кстати – небольшой уральский городок. Но здесь она задыхалась, впервые поняв, что спокойная жизнь – не ее удел. Как жить с этим дальше, Марина пока не знала. Возвращаться в Россию нельзя. Оставаться здесь просто невозможно – она так скоро с ума сойдет или начнет палить из окна по прохожим, как несколько лет назад сделал их тяжело больной сосед. Выхода не было.