Марина Крамер: Жена самурая

К ее выбору профессии мама отнеслась с ужасом – как это так, учиться шесть лет, чтобы потом всю оставшуюся жизнь потрошить мертвецов? Но Ольга была непреклонна – только судмедэкспертиза, ничего другого.

То, что живые люди со своими болезнями раздражают ее, Ольга Паршинцева поняла уже на третьем курсе, после практики на «Скорой помощи». Все эти дедушки-бабушки с гипертонией, инфарктами и прочими жалобами повергали ее в уныние. Не раз и не два Ольга подумывала о том, чтобы бросить мединститут и найти что-то другое, но всякий раз останавливала себя. И оказалась права, как выяснилось. На шестом курсе, прямо на первом же цикле в сентябре она оказалась на кафедре судебно-медицинской экспертизы и поняла, что нашла именно то место, где сможет работать спокойно и с удовольствием.

Ее не мутило при виде мертвых тел, не бросало в дрожь при мысли о вскрытии – она довольно легко бралась за скальпель и вскрывала любой труп без отвращения и вообще каких бы то ни было эмоций. Надо – и делала. Профессор Нарбус сразу выделил эту молчаливую худощавую девушку из толпы студентов, почувствовал в ней что-то родственное. По окончании последнего государственного экзамена Валентин Станиславович поманил Ольгу пальцем и спросил:

– Паршинцева, куда вы собираетесь двигаться в дальнейшем? В каком направлении?

– Я хотела бы работать у вас, – честно ответила Ольга, и это тоже понравилось Нарбусу – не юлит, не прощупывает почву, сразу говорит то, что на уме.

– Прекрасно. Как раз об этом я и хотел поговорить…

Так Ольга Паршинцева оказалась на кафедре судебной медицины, а заодно и в Бюро судебно-медицинской экспертизы, где Нарбус работал.

Криминалистика интересовала Ольгу мало, она хотела заниматься именно экспертизой, выявлять истинные причины смерти. Но приходилось также копаться и в так называемых криминальных трупах.

Наталья Ивановна постоянно интересовалась, не собирается ли дочь вернуться к «нормальным» людям, к живым, но Ольга только усмехалась:

– Ну, что ты, мам! Работать надо там, где тебе интересно и где от тебя есть польза. А какая польза от меня, скажем, в терапии? Она мне еще в институте опротивела, как я могу работать терапевтом?

– Ну, пусть не терапевтом. Хирургия чем плоха? – не отступала мама.

– И хирургия не плоха, и акушерство вместе с гинекологией, – согласно кивала Ольга. – Но это не мое, мама, понимаешь? Я не могу позволить себе заниматься делом, которое мне не по душе. Вряд ли папа осудил бы мое решение…

Это был, что называется, убойный аргумент – отец Ольги погиб во время пожара в госпитале воинской части, погиб, спасая своих пациентов, растерявшихся в отрезанной огнем палате, выталкивал их из окна, но сам уже не успел. За это военврач второго ранга Паршинцев был награжден посмертно. Слово и мнение отца всегда было для Ольги законом, который не обсуждается. И его пример тоже. Отец, военный хирург, не раз бывавший в «горячих точках», сумел воспитать в дочери чувство долга и привычку всегда поступать только по совести, даже если это шло ей во вред.

– Я не могу лечить людей, мама, потому что мне это неинтересно. А вот понять причину смерти – интересно, поэтому именно этим я и занимаюсь.

Мать после этого разговора долго плакала на кухне, вспомнив погибшего мужа, Ольга мучилась в своей комнате, понимая, что своим выбором профессии лишила маму ее надежд на то, что единственная дочь станет выдающимся врачом. Но и изменить свое решение тоже не могла.

…Кофе остыл, и Ольга вылила его в раковину, снова включила чайник и достала из сумки бутерброд с колбасой и сыром. Мама постоянно сетовала на то, что во время дежурства Ольга плохо и не вовремя питается, старалась сунуть ей с собой что-нибудь. Иногда Ольга забывала о покоящемся в сумке завтраке и обнаруживала его только спустя несколько дней по характерному запаху. Но сегодня мамин бутерброд оказался кстати. Откусив кусок, Ольга снова вернулась мыслями во вчерашнюю ночь. Может, стоит пойти к следователю и рассказать о своей догадке?

– Саша, у меня новости. – Я бросила сумочку на зеркало, а варежки и шапочку – в шкаф, скинула сапоги и короткую шубку и прошла в комнату.

Муж лежал на низкой софе, забросив за голову руки. Его лицо было холодным и отстраненным, единственный глаз прищурен и смотрел в невидимую мне точку на потолке.

– Саш… – Я села на пол рядом с софой и положила ладонь на открытую вырезом кимоно грудь мужа, прикрыв вытатуированного самурая, занесшего меч над поверженным противником. – Что с тобой? Тебе плохо? Что-то болит?