– Бедная моя… Оленька… – закрыв глаза, прошептал он.
Телефон зазвонил, едва она вышла из клиники.
– Да, Надь, – устало ответила Ольга.
– А чего голос такой? – насторожилась подруга. – Что, улучшений нет?
– Нет, Надь. Но даже не это главное… Надо просто ждать. Набраться терпения и ждать! Вот только я не знаю, где взять терпение…
Ольга не пошла к морю, она направилась в сад, где росли вишни, оливки и абрикосы, буйствовали кипарисы, а под пальмами наливались солнцем гроздья винограда. Надя помолчала пару секунд, потом сказала довольно резко:
– Извини, Оль, советы тут давать бесполезно, но я тебе вот что скажу. Я бы полжизни отдала, чтобы Димка сейчас со мной был. Чтобы выжил в той аварии и вернулся. Какой угодно… Держись, Оля! Сережа с тобой – это главное.
Ольга прижалась лбом к шершавому стволу пальмы, не в силах сказать Надьке: «Да знаю я, что это главное! Он не хочет, понимаешь, не хочет бороться! Он руки опустил! У него кончилось терпение – не у меня!»
Коньяк, выпитый с Олегом, в нем что-то перевернул.
Вернее, перевернул-то, конечно, Горин, но Егор почему-то чувствовал, что без волшебного градуса тут не обошлось.
Иначе – почему все, что он делал до этой распитой с Олегом бутылки, стало казаться ему по-детски незрелым, глупым и даже немножечко подлым?
Горин показал ему класс.
Мужского благородства, великодушия, мудрости.
А у него хватило ума это оценить и признать себя мелочным и эгоистичным.
Короче, бутылка коньяка разделила его жизнь пополам – до разговора с Гориным и после.
Егор вдруг остро осознал, что только благородство чувств делает их настоящими, а не придуманными.
Почему он сам не дошел до такой простой мысли?
Почему Горин – не имеющий ни экономического образования, ни изысканной внешности, ни капиталов, ни успешного бизнеса – оказался умнее его?
Он сказал: «Ты не имеешь права судить чужую любовь – настоящая она или ненастоящая. Особенно теперь, когда Барышев попал в беду».
С утра Погодин чувствовал себя отреставрированным памятником архитектуры – его душу подлатали, причем не каким-то там фотошопом, а личным примером.
Семьсот километров до Петербурга он отмотал с грустной, но светлой мыслью – я не могу свое счастье построить на несчастье другого, пусть даже монстра, холодного и расчетливого, я не имею права судить чужую любовь…
В Петербурге он устроил маленькие поминки своему счастью, пролетевшему мимо подобно комете. Погодин зашел в кафе, куда занес когда-то на руках Ольгу, заказал, как и тогда, перепелиные яйца пашот, заливные пельмени по-славянски, цезарь, пятилетний брют, достал телефон и набрал заветные цифры.
Он должен сказать ей что-то очень важное.
Важное для него самого.
Он должен это сделать, чтобы жить и любить дальше…
После обеда Ольга ушла на рынок за свежим творогом и фруктами.
Барышева выдернул из тяжелого забытья звонок телефона. Он открыл глаза и увидел на тумбочке надрывающийся от вибрации Ольгин мобильный.
Наверное, дети, подумал он, закрывая глаза…
А я не могу ответить. Я могу только моргать, дышать и орать…
Телефон затих на пару секунд – и завибрировал, затрезвонил снова, на все лады исполняя «Оду радости» Бетховена.
А вдруг что-то случилось, испугался Барышев, и опять импульсивно дернулся, и опять все тело прошила боль, и опять вырвался стон – не от боли, к ней он уже привык, – а оттого, что бог оставил ему только способность мыслить.
– Господи, – взмолился Сергей, – за что?.. Такая жизнь хуже смерти!
Телефон от вибрации подполз к краю тумбочки и вот-вот должен был упасть.
Дверь распахнулась, вошла Ольга, бросила пакеты с продуктами на пол возле холодильника и подхватила мобильный в тот момент, когда он уже падал…
– Извини, Сереж, телефон забыла! – вскользь улыбнулась она и, глянув на дисплей, добавила: – Это по работе, я сейчас…
И вышла из палаты, отгородив от него свой разговор «по работе» дверью и расстоянием.
А чего с ним считаться – ведь он может только дышать, моргать и орать.
– Оля! Это Егор!
Как она оскорбительно вышла из номера! Как оскорбительно захлопнула перед Сергеем дверь! Неужели нельзя было просто сбросить вызов?!
– Только не отключайся, пожалуйста! Выслушай меня! – взмолился Погодин, и пришлось позволить сказать ему пару слов, ведь Сергей мог оказаться прав в том, что кормить семью скоро будут только клиенты «Солнечного ветра»… – Оля, я хочу, чтобы ты простила меня! По-настоящему простила! Я, наверное, принес тебе только горе, но я не хотел этого!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу