Вэвиан Фэйбл - Золотая рыбка. Часть 1

— Имя как имя, — говорю я. — А тебе хочется, чтобы у тебя было другое?

— Да. Только я еще не решила какое.

Беллок гладит девочку по голове и с улыбкой спрашивает:

— Могу я как-то облегчить твою боль?

Девочка прижимается к отцу, обнимает его за шею, затем устраивается у него на коленях.

— Нет, не можешь. Зато я хочу побыть с тобой, совсем немножко.

— «Немножко» — это сколько, по-твоему?

Элла раздвигает ладошки.

— Вот столечко. Ладно?

— У нас с Денизой разговор про разные ужасы. Наслушаешься и вовсе не уснешь.

— Тогда я заберусь к тебе под бочок, — смеется Элла.

— Этот номер не пройдет, — строго заявляет отец. — Я привык спать в одиночку.

— И я в одиночку, на коврике у твоей постели, — не сдается девочка.

Беллок улыбается.

— Ступай к себе в кроватку. — Голос его звучит спокойно, однако в достаточной степени непреклонно.

Бросив на отца испытующий взгляд, Элла с серьезным видом кивает в ответ и послушно слезает с коленей.

— Спокойной ночи! — говорит она мне. — И пожалуйста, не кричи на Даниэля. Я ведь на самом деле оттого и проснулась. Но зуб у меня взаправду болит. Будь с ним поласковей, Дениза. — Она укоризненно грозит мне пальчиком.

— Не так-то это легко, — с раскаянием признаюсь я.

— Что здесь трудного! — Пренебрежительно дернув плечиком, она поворачивает к двери. Отец смотрит ей вслед, и лицо его принимает озабоченное выражение.

— Вся в отца. — В ответ на его вопросительный взгляд я улыбаюсь: — Характер виден чуть ли не с пеленок.

— Никогда не поймешь, хвалишь ты человека или подсмеиваешься.

— А тебе хотелось бы понять, Хмурый?

— Даниэль, с твоего позволения… Да, хотелось бы. По натуре я человек любознательный.

— На сей раз ты удостоился похвалы, Хмурый. Разреши воспользоваться телефоном.

Жестом указав на телефонный аппарат, Беллок поспешно выходит из гостиной.

Дозвонившись до больницы, я узнаю, что жизнь Круза вне опасности, ему оказана необходимая медицинская помощь. У меня словно гора с плеч свалилась. Справиться о здоровье Мартина можно будет лишь утром, однако, взглянув на часы, я выясняю, что ждать осталось недолго.

Хмурый возвращается в комнату. Прошлепав босиком по полу, он плюхается в кресло и обращается ко мне:

— Если считаешь, что имеет смысл вздремнуть часок-другой, могу предложить свободную постель.

— Спасибо, — поднимаюсь я. — Пожалуй, двину домой.

— Лучше бы тебе не высовываться на улицу.

— Ах ты надежда и опора виктимологов! — В порядке самообслуживания я наливаю себе коньяку, демонстративно игнорируя хозяина дома.

Глазом не моргнув, Хмурый сносит мою дерзость. Я беспокойно расхаживаю вдоль гостиной, застланной гладким простым ковром, и наконец останавливаюсь перед ним.

— Сожалею, что не угодила тебе своими действиями. Но и мне один вопрос не дает покоя.

Откинув голову на спинку кресла, он смотрит на меня из-под опущенных ресниц. Я меряю его взглядом с головы до пят: отличный экземпляр, черт побери!

— Не поделишься ли секретом, почему ты, в сущности, бросил меня в лапы бандита с кольтом?

— Отчего же не поделиться? Охотно поделюсь. — Он вскидывает голову. — У меня сложилось впечатление, что ты склонна недооценивать опасность. Очертя голову, самонадеянно встреваешь в любую заварушку. Ввязываешься в самую рискованную передрягу, причем даже в том случае, если тебя никто не подстраховывает. Вот мне и хотелось, чтобы до тебя наконец дошло: наша работа — не забава.

— Можешь радоваться, до меня наконец дошло. В результате сегодня ночью я порядком перетрусила и упустила добычу, за что и схлопотала выволочку. От тебя же. Этому ты тоже найдешь объяснение?

— Я не убежден, что с твоим братом расправились те же самые бандиты. Но если бы ты в тот момент вспомнила о Мартине, пожалуй, не поскупилась бы на пули.

— Помнила я о Мартине. Да и Круз валялся — как мне казалось — бездыханный. И все же у меня не хватило духу стрелять на поражение.

— Самое милое дело для тебя распрощаться с этой работой. Рано или поздно поплатишься за свои сантименты.

— Я поплачусь?! Когда ты бережешь меня как зеницу ока?

Голова кружится, и я вынуждена ухватиться за спинку кресла.

Хмурый поднимается; он стоит лицом ко мне, нас разделяет одно кресло и пять световых лет.

— Все же придется тебе воспользоваться предложенной постелью, — усмехается он. — Я вижу, коньяк тебе не на пользу.

— Вечно хватаешься за тот конец, что полегче. Вот и сейчас: то, что ты видишь, я чувствую.