Мария Очаковская - Книга предсказанных судеб

– Ах, как это страшно! – не удержалась от замечания юная Элинор. – Я знаю, это братство бьянчи, они истязали себя.

– Нет, истязали себя флагелланты, а эти лишь, одевшись в белое, молились и предавались суровому посту, – горячо возразил ей Жакино. – Скажите, миледи, кто из нас прав, она или я?

– Тут важно другое: и те и другие считались предвестниками чумы… – вставил свое веское слово Бернар, который проявлял неподдельный интерес к искусству врачевания и ко всякого рода недугам. – Мадам, прошу вас, расскажите, были ли вы свидетельницей чумного мора? И когда болезнь пришла в Бургундию?

– Была… – помолчав, ответила пожилая дама, и взгляд ее преисполнился печали. Будто старая, давно затянувшаяся рана острой болью напомнила о себе. – Однако то, что я видела, произошло не здесь, не в Бургундии…

– Так что ж, черная смерть и в самом деле так страшна, как все об этом говорят? – спросил Бернар.

– Именно так, друг мой. За всю свою долгую жизнь я не видела ничего страшнее чумного мора, поразившего однажды мой родной Лангедок. Ни одно поле брани, ни один крестовый поход не могут сравниться с этой болезнью, ибо изо всех слуг смерти чума была и остается самой верной.

В ту пору мне исполнилось тринадцать лет, и я счастливо жила в отеческом доме, в замке Фуар, коротая дни в компании моего младшего брата. Наша мать и старшие сестры, две из которых были обручены и готовились к замужеству, гостили тогда у родни в Перпиньяне. Они-то и известили нас о прибытии туда торгового судна с богатыми товарами с Востока. В Перпиньяне правило «quaranta giorni» [55]соблюдалось менее строго, чем в больших портах, к примеру в Марселе. И это, возможно, послужило веской причиной для торговцев бросить якорь именно там. Помню, как, получив это известие, наш добрый батюшка тотчас схватился за голову. Известно, как нелегко выдавать замуж двух дочерей, имея в запасе еще двух других на выданье. В прежние времена цена на шелк была чуть не вдвое выше нынешней.

Прошло несколько дней, прежде чем добрый барон Гийом Гранфуа принял решение, ибо внимания сеньора требовали не только семейные, но и городские дела. Тогда в замок к нам явились члены городского совета и, сколько я помню, тот самый крестьянин, на дворе которого родился теленок с шестью ногами. Это чудо, вызвавшее кривотолки и настоятельно требующее разъяснения, привели показать барону.

«Что означает сие явление, мне пока неведомо, – по размышлении ответил им отец. – Нам остается уповать на мудрость Всевышнего, который непременно укажет и подаст знак, когда придет на то время».

Для себя отец, вероятно, по-своему истолковал появление животного о шести ногах и отправил-таки с верной оказией в Перпиньян тяжелый кошель, наполненный золотыми монетами.

Спустя пару дней сизарь, вернувшийся в родную голубятню, принес барону в ответ слова горячей любви и благодарности. Матушка описала, как счастливы были обе старшие дочери, примерявшие обновы, и как хорошо идут к их белой коже и светлым кудрям и карминовые шелка, и лазоревые атласы. Не припомню точно, сказывала ли баронесса, сколько за все это было уплачено. Но сомневаться в щедрости и доброте супруга матушке допрежь не приходилось.

Миновали еще три-четыре дня, которые запомнились мне лишь дождем, безрадостным и обильным. Мы с братом, лишенные привычных прогулок и игр на воздухе, скучали. Мне казалось тогда, что Господь забыл об обещании, данном Ною, больше не посылать на землю потопа. Залив все дороги и дома в низине, дождь внезапно кончился. Но с первыми солнечными лучами на едва просохших улицах города жители стали находить дохлых крыс, которые во множестве валялись повсюду.

Тотчас почувствовав неладное и разослав гонцов по соседним замкам и селениям, в первую очередь в Перпиньян, отец поспешил собрать городской совет.

В ожидании новостей и во избежание заразительных болезней совет, заседавший с полудня до полуночи, издал эдикт, предписывающий убрать с улиц города падаль, развести костры и, постоянно поддерживая огонь, окуривать город дымом ароматных и лечебных трав (окуривание, разумеется, надлежит проводить и внутри домов), а также звонить в колокола, ибо колокольный звон отгоняет зараженный воздух. Кроме того, эдикт предписывал изгнать из своих домов наложниц и запретить повсеместно игру в кости.

Наутро после оглашения эдикта к отцу подвели трех бродячих каботинов [56], только прибывших в город. Грязные, дрожащие, голодные и напуганные, они едва стояли на ногах. Поэтому, прежде чем начать расспросы (всех тревожило только одно – что означает этот недавний крысиный мор и не происходит ли нечто подобное у наших соседей?), отец приказал выдать им по ломтю хлеба и кувшину вина. И вот, наскоро утолив голод, они принялись за рассказ.