— Да ладно тебе, — попытался успокоить ее «кавалер». — Не переживай. Сонька баба видная, она себе лучше меня найдет… — Потом он робко улыбнулся и смущенно произнес. — А я такой, как Изольда больше сроду ни встречу. Она вишь как меня полюбила. Как эта… как ее… как Отелла!
— Это что ж получается? — как испорченная пластинка ныла Ксюша. — Что и моего Педика у меня какая-то кикимора болотная может увести?
— Изольда меня и бедного любить будет… И всякого. — Бухтел о своем Артемон. — А что страшненькая, так это ладно, я ей пластику сделаю… Титьки силиконовые и все такое…
— В тюрьме? — насмешливо спросила я.
— Не… Когда выйдет. А пока мы с ней переписываться будем. Она мне поэмы будет присылать, а я ей адвокатов…
— Что ж это получается? — взвыла Ксюша. — Что моего… — тут она, слава тебе господи, заткнулась. Но через мгновение утреннюю тишину леса разорвал ее душераздирающий крик. — Педик! Любимый!
И она понеслась к воротам, словно взбесившаяся антилопа.
— Чего это с ней? — испугался Артемон
— Кажется, наша подруга, наконец, поняла, что любит своего мужа, — улыбнулась я.
— А куда она помчалась?
— К нему.
— Так он же за десятки километров, — оторопел банкир.
— Для влюбленной женщины нет преград и расстояний, — бросила я.
— Ну вы бабы даете! — крякнул он.
Мы с Сонькой переглянулись и радостно рассмеялись. Да, мы, бабы, даем!
К нам робко подошел Зорин, в его пухлой руке была зажата еловая ветка, унизанная роскошными шишками.
— Сонечка, это вам, — смущенно пробормотал он и сунул «экебану» в Сонькину руку.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она, прижимая презент к груди. — Я очень люблю, когда елками пахнет…
Зорин осторожно приобнял притихшую Соньку, Артемон сграбастал меня, и мы дружным квартетиком, не спеша, направились к воротам. Мы шли по заснеженной аллейке, мимо пионеров-мутантов, мимо исполинской снежной бабы с еловой шишкой вместо носа (из-за которой баба больше походила на мужика-кавказца), мимо старика сторожа, любовно протирающего свои «наполеоновские» лыжи… Мы преодолели распахнутые ворота с бескрылой ракетой над ними, гриб-мухомор из дерева, бывший некогда беседкой, картеж милицейских машин…
Мы остановились под придорожной елью, той, под которой некогда валялась я.
… И под которой теперь валялась Ксюша.
— Что с тобой? — охнула Сонька, бросившись поднимать подругу. — Что случилось?
— Опять. Опять лопнуло, — жалостно пропищала Ксюша.
— Сухожилие? — зажмурилась та. — Связка?
— Завязка! — И Ксюха выставила перед собой ладонь, на которой лежали обрывки шнурка, до недавнего времени исполняющего обязанности пояса. — Штаны спадают!
Мы дружно рассмеялись, потом подняли страдалицу из сугроба, перевязали ее капризные штаники очередным (теперь Сонькиным) шнурком. Артемон достал из-за пазухи бутылку джина, пластиковые стаканчики, погрызенную с одной стороны шоколадку. Разлил. Посмотрел на свет — ровно ли получилось. Оказалось, тютелька в тютельку. Пробормотав: «Глаз — алмаз», он протянул нам по стакану и по дольке шоколада.
— Выпьем за упокой. Не чокаясь.
Мы залпом выпили. Занюхали. Только Артемон собрался разлить по второй, как с востока (то есть со стороны далекого шоссе) показался белый микроавтобус.
— Кого еще несет? — спросил банкир, замирая с занесенной над стаканом бутылкой.
— Это, кажется, «скорая», — засмеялся Зорин, плотоядно облизнув свою шоколадную дольку. — Лучше поздно, чем никогда.
— Это точно, — изрек Артемон, возвращаясь к своему занятию. — Так. Поехали дальше, — провозгласил он, протягивая нам наполненную джином «тару». — Теперь за здоровье моего дружбана Каляна. И за его спасительниц. Чекнулись. Выпили.
Мы чокнулись, выпили. Закусили той же шоколадкой. Рожи у всех стали красными, глаза добрыми, масляными, желудки горячими, мыли путанными.
— Теперь бухнем за мою невесту, — скомандовал Артемон, вновь наполняя наши стаканчики. — И за меня. Совет нам, блин, да любовь. Чокнулись. Выпили.
Мы сделали все, как он велел, но уже без особого удовольствия. Как-то не привыкли мы спозаранку хлестать джин без тоника и закуски, тем более такими ускоренными темпами.
— Теперь долбанем за…
Мы не успели узнать, за что именно Артемон собрался пить на этот раз, так как заметили, что с того же востока на нас надвигается устрашающая автомобильная армада. Впереди пер джип «Чероки» с непроницаемыми тонированными стеклами, следом черный, словно катафалк, «Мерседес», за ним мрачно-серый, как смог, «Ниссан», и замыкала процессию неуместная в этой заснеженной глуши элегантная серебристая «Ауди А6».
Читать дальше