Мери Каммингс: Девушка с обложки

Он давал членам съемочной группы противоречивые указания, а потом заявлял, что ничего подобного не говорил; по любому поводу срывался на крик, размахивал руками, всех подгонял, плоско шутил, при этом и по-французски, и по-английски говорил с таким густым итальянским акцентом, что его едва можно было понять.

На съемочной площадке царила нервозная обстановка, даже обычное наплевательское добродушие Боба дало трещину — понемногу и он начал огрызаться.

Клодин — загримированная, причесанная и одетая в светлое шелковое платье, в котором ей предстояло сниматься — сидела в трейлере и рассеянно наблюдала в окно бестолковую суету на площадке.

Наконец режиссер махнул рукой в ее сторону — один из помощников тут же устремился к трейлеру. Ага, значит, и до нее очередь дошла…

Клодин вздохнула с отвращением — за прошедшие дни ей уже пришлось выслушать, что у нее слишком длинные руки, что она недостаточно грациозно движется, недостаточно загадочно улыбается, изгибается не в ту сторону… интересно, какие претензии возникнут на этот раз?

Ареной съемки на сегодня была небольшая площадка, облицованная серым мрамором и заканчивающаяся мраморной же балюстрадой; за ней, вдалеке, виднелась Эйфелева башня.

Площадку отгородили от публики желтой лентой на стойках, будто место преступления в детективе, помыли с шампунем и расставили на балюстраде вазоны с розовыми вьюнками — на этом декорация была готова.

В кафе на террасе справа от площадки, откуда хорошо просматривалось все «таинство съемки», не осталось ни одного свободного столика, прочие зеваки толпились за огораживающей лентой. При появлении Клодин толпа, оживилась, кто-то даже захлопал в ладоши. Она встала в указанную точку; парикмахер подскочил с расческой, поправляя какой-то выбившийся волосок — и отступил в сторону.

— Прогнись назад, — громогласно потребовал режиссер. — Сильнее, кисуля, сильнее, так, будто тебя шмель в попку укусил… — Клодин покорно выполнила требуемое — насчет «кисули» можно будет и после съемки отношения выяснить. — Руки вверх… и беззаботную улыбку! Не скалься — а беззаботную! А теперь медленно кружись!

Она переступила, поворачиваясь на месте.

— Нет, не туда, в другую сторону!

Чуть не потеряв равновесие, Клодин повернулась в другую сторону.

— Кружись, кружись…

Один поворот, другой… Она и не предполагала, что так трудно крутиться на одном месте, запрокинувшись назад — голова закружилась почти сразу.

— Беззаботнее, беззаботнее улыбайся!

Еще оборот… Клодин остановилась и выпрямилась, переводя дыхание.

— Ну чего там?! — недовольно рявкнул режиссер.

— Ничего, голова закружилась.

— Какие мы нежные… — скорчил он глумливую морду, но тут ему пришла в голову новая идея: — Ладно, — махнул он рукой, — эй, вы там, принесите пока вентилятор, поставьте сбоку, чтобы у нее подол как следует развевался.

Подошла визажистка, промокнула выступивший у Клодин на лбу пот и принялась поправлять грим.

Вентилятор принесли через минуту, включили — подол стало отдувать в сторону.

— Ну что — готова? — спросил режиссер.

— Да.

— Тогда руки вверх — и кружись!

Клодин заняла исходную позицию, сделала пару оборотов.

— Быстрее, быстрее кружись! Вентилятор поближе поднесите, чтобы снизу дул! Еще ближе!

По ногам внезапно прокатилась волна холодного воздуха, подол взметнулся вверх, чуть ли не в лицо. Она взмахнула руками, пытаясь сбить его вниз, поскользнулась — и в следующий миг, потеряв равновесие, рухнула на площадку.

Секунда… другая — Клодин лежала зажмурившись; голова все еще кружилась и все тело гудело.

— Мадемуазель Клаудина! — раздался испуганный женский голос, кто-то робко дотронулся до ее плеча.

Ока открыла глаза, попыталась сесть.

Первое, на что упал ее взгляд — это на двух мужчин, сидевших за столиком кафе на террасе. Оба, вытянув шеи и чуть ли не перегнувшись через ограду, глупо улыбаясь, уставились на нее.

Что тут смешного, в самом деле?! Человек упал — ну что тут такого веселого? Что юбка задралась и трусики видны? А то раньше они никогда ничего подобного не видели, гады!

Клодин быстро сердито потянулась оправить юбку, зашипела от боли, задев ободранное колено, и окончательно разозлилась. В упор глядя на непрошеных зрителей, она показала им средний палец: а это видели?! Оба вздрогнули, словно опомнившись, и мгновенно отвернулись.

— Давай, давай! — раздался сбоку хохот Боба. — Ну, выдай еще что-нибудь в этом же роде!