Алёна Белозерская - Покинуть Париж и уцелеть

– Полина, – протянул он, целуя руку женщины, – обворожительная и прекрасная.

Голос его был теплым, как окружающий воздух, речь звучала мягко, как у всех коренных парижан, взгляд острый и наблюдательный в силу возраста и жизненной мудрости, а движения порывисты из-за пылкого темперамента. Седые волосы, блестящие черные глаза, морщинистая кожа на щеках, узкие девичьи плечи, аккуратный костюмчик и идеально сидящее на хрупком теле пальто. Все приталено, все облегает. И, разумеется, неизменный атрибут любого парижанина – шарф, небрежно лежащий на плечах, от ветра не защищающий, но гармонично вписывающийся в образ.

– Merci, monsieur Gouin [1], – Полина с наслаждением вслушалась в приятный голос старого француза и в благодарность за комплимент погладила тонкие прохладные пальцы.

Она с гордостью могла назвать себя полиглотом, так как говорила на пяти европейских языках, но наибольшую радость ей доставляло умение изъясняться на французском, ее любимом. Полина обожала говорить на языке любви и кокетства, но еще больше ей нравилось его слушать.

– Monsieur Gouin? – старик приподнял бровь, намекая на то, что уже давно разрешил называть себя по имени.

Как всегда, Полине не захотелось объяснять, почему она упорно продолжает называть мсье Гуэна по фамилии, заранее зная, насколько это прозвучит нелепо. Дело в том, что старика звали Жозеф-Александр. Полина ленилась каждый раз произносить его вслух, поэтому, желая упростить общение, остановилась на коротком «мсье Гуэн».

– Joseph-Alexandre, – медленно произнесла Полина, желая доставить старику удовольствие.

– Слышал, ты покидаешь Францию, – мсье Гуэн указал на скамью, предлагая присесть.

– Новости расходятся быстро.

– Дурные новости, – поправил старик. – А это, поверь мне, нерадостное известие. Надеюсь, ты будешь счастлива там, куда уезжаешь.

– И я, – отозвалась Полина, чувствуя, как грусть снова начала подкрадываться к ней.

Стараясь отвлечься, она хлопнула в ладони и рассмеялась.

– Наступает пора каштанов, – сказала она. – А я их не попробую! Вот жалость!

– Неужели они тебе нравятся?

– А вам нет? – Полина с удивлением взглянула в черные глаза, светящиеся насмешкой и одновременно задором. – Я думала, что все французы любят жареные каштаны.

– Наивное дитя! Это ложный стереотип, и я тому полное подтверждение.

– Знаете, я их тоже не люблю, – вдруг призналась Полина. – Просто хотела сделать вам приятное, сославшись на схожесть вкусов.

– Никогда так не поступай, – попросил мсье Гуэн. – Честность в отношениях ценится дороже, нежели иллюзорная общность.

– Обещаю, – кивнула Полина, покраснев от неловкой ситуации.

«Дернуло меня вспомнить об этих чертовых каштанах! Я же их никогда не покупаю!» Она подумала о том, что скоро по всему Парижу можно будет увидеть жаровни, в которых готовится любимое лакомство многих французов. На вкус они были странными и непонятными, но являлись неотъемлемой романтической частью города, и Полина, поддаваясь стадному чувству, раз в год, в сезон, покупала маленький пакетик, чтобы ощутить тепло в ладонях, а после, так и не съев ни одного каштана, выбросить в мусорку.

– Сегодня хорошая погода, – сказала она и, не удержавшись, рассмеялась. – Опять лгу! Погода – мерзость. Сыро, но, слава богу, тепло! А теперь говорю правду – я очень рада нашей встрече!

Мсье Гуэн обнял Полину за плечи и прижал к себе.

– Обожаю твою непосредственность, – сказал он. – Ты напоминаешь мне дочь, такая же озорная лгунья.

– Вы помирились?

Полина знала о ссоре, произошедшей несколько лет назад, правда, не предполагала настоящих причин столь длительной размолвки. Ходили слухи, что старик взбесился оттого, что мадемуазель Гуэн открыла миру свою сексуальную ориентацию и представила отцу спутницу жизни. Может, предпочтения дочери и ее нежелание быть такой, как все, явились причиной вражды, или же нечто другое, скрытое от глаз посторонних. Полина не стремилась вникнуть в детали и тем более принимать чью-либо сторону, потому что у самой были непростые отношения с родителями, и она не понаслышке знала, как сложно находиться с родными в состоянии войны или близко к этому.

– Вряд ли моя дочь захочет меня видеть. Я был жесток с ней.

– Вы можете все исправить, если захотите. В этом я уверена, как и в том, что она любит вас и, конечно же, простит.

– Есть вещи, которые не прощают.

– Только одно нельзя простить, – с жаром объявила Полина, вызвав улыбку на губах старика. – Предательство! Все остальное поддается корректировке.