Татьяна Тронина - Интриганка

На медовой, прозрачной поверхности дерева распускались цветы: ромашки, подсолнухи, васильки. Много, очень много. Избыточно много. Но в этом буйстве цветов своя прелесть. Да и сама фактура, и форма конструкции – словно они разрешали художнику не скупиться.

Этажерка, прежде скучная, из обычного предмета, из мебели – вдруг превратилась в произведение искусства, когда труд Луки и Зои соединился…

– Потом лаком можно покрыть, когда все высохнет… – деловито сказала Зоя. – Как?

– Отлично, – выдохнул Лука.

– Да? – Она шмыгнула носом. Вся в краске, перепачканная, с кое-как заплетенной косой. Смешная и трогательная одновременно. – Ты знаешь, я пять лет ничего не рисовала. Пять лет не рисовала цветов! Не могла. С того момента, как умер Илья. А вот теперь – могу… – пробормотала она с удивлением. Отступила назад, потом снова принялась работать кисточкой, смело и быстро делая мазки на деревянной поверхности.

– Это чудо, – пробормотал Лука.

– Что чудо?

– Ты чудо, – он подошел сзади, обнял ее. – Вот видишь, у нас неплохо получаются совместные проекты…

– Ты… всерьез сделал мне предложение? – не оборачиваясь, замерев, спросила она. – Не под влиянием момента? Ты не передумал?

– Нет, – легко ответил он.

– А как мы будем жить?

– Я не знаю. Придумаем. Вернее, знаю, мы будем жить счастливо.

– Ты все шутишь, Лука… Мы же не сможем жить вместе? Мы разные, мы…

– Я люблю тебя, – перебил он Зою. – Ты – любишь меня?

– Да. Но только… Я хотела другого, – она повернулась и, нахмурившаяся, несчастная, посмотрела Луке прямо в глаза. – Я хотела другой любви. Мне кажется, ты любил Полину, ну а я… со мной просто удобнее. Практичнее. Ее ты любил, а я могу стать хорошей женой и матерью. Ты сам сказал, не отрицай!

– А чего ты хочешь?

– Страсти, – сказала она и закусила губу.

– То есть ты думаешь, что – либо страсть, либо расчет?

– А как иначе…

– Зоя, Зоя… Ты не допускаешь вариант, что можно испытывать страсть, а можно просчитать все заранее? Ты у меня и здесь, и здесь, – он указал себе на сердце и на голову. – Я потому и говорю, что это чудо. Что мы встретили друг друга… Мы половинки, если тебе так угодно слышать.

Зоя слушала внимательно все то, что ей втолковывал Лука, кивала.

– Я красивая? – вдруг, без всякого перехода, спросила она.

– Ты самая красивая. Ты очень красивая. Ты – моя Зоя. Зоя – это «жизнь», в переводе с греческого. Ты моя жизнь! – Он обхватил ее лицо ладонями, прижался к ее губам с поцелуем.

Они целовались посреди мастерской, залитой ярким солнцем. Повязка слетела с Зоиной косы, волосы рассыпались по плечам.

Лука через голову стянул с себя свитер, потом принялся раздевать и Зою.

– Здесь? – пробормотала она.

– Здесь. Везде и всегда.

…Ему нравилось, его заводило то, что она слушалась его. Сначала сомневалась вроде бы, а потом, словно пересилив себя, полностью доверялась. А потом – заводилась уже сама.

Полностью обнаженные, они, целуясь, стояли посреди мастерской, и солнце им грело кожу.

– Посмотри… – прошептал Лука и чуть повернул Зою, указал ей на узкую полоску зеркала, зажатую между оконных рам. – Чем мы хуже? Мы живые…

Там, в зеркале, отражались две совершенные фигуры – мужская и женская. Словно мрамор ожил – вот что имел в виду Лука.

Снаружи – капель. Это таяли выросшие за ночь сосульки.

Было странное ощущение замершего времени. Будто они – Зоя и Лука – выпали из него и остались одни. Других людей не существовало. Стрелки на часах замерли.

– Сюда. Вот так. Теперь вот так… – командовал Лука. Где-то далеко в сознании мелькнуло – «какое жаркое солнце…».

…Потом они лежали, обнявшись, все на том же маленьком диванчике.

– Сегодня двадцатое марта, – пробормотала Зоя. – Двадцатое марта…

– А что?

– Так, ничего. Просто. День весеннего равноденствия.

– Дни солнцеворота… – сказал Лука и обнял Зою крепче. – Слушай. «На протяженьи многих зим я помню дни солнцеворота, и каждый был неповторим, и повторялся вновь без счета. И целая их череда составилась мало-помалу – тех дней единственных, когда нам кажется, что время стало. Я помню их наперечет: зима подходит к середине, дороги мокнут, с крыш течет, и солнце греется на льдине. И любящие, как во сне, друг к другу тянутся поспешней, и на деревьях в вышине потеют от тепла скворешни. И полусонным стрелкам лень ворочаться на циферблате, и дольше века длится день, и не кончается объятье…». Пастернак.

– Красиво, – сказала Зоя. – Я не люблю стихов и не люблю, когда их читают вслух. Так, коробит почему-то… Только ты умеешь читать стихи, я поняла сейчас. Только ты.