Вадим Бабенко - Простая Душа

«Кому-то здесь дышится легко, а я задыхаюсь», – сказала Елизавета, поморщившись, и Астахов глянул удивленно, вспомнив свою утреннюю прогулку.

«Как они здесь живут – все, все, все?!» – воскликнула она в сердцах.

Мысли ее замелькали и засуетились, она забыла на время и об Астахове, и обо всех вокруг. Перед глазами пронеслись цветным вихрем события невозможной недели, которых хватило бы на годы обыденной, спокойной жизни. Филер, зыбкий как тень, локоны парика и мефистофельский плащ, наглый лжец Тимофей и его кольцо, гангстеры, пистолеты и плен, алые пятна на кухонных стенах… Большего было уже не вместить – ни любовника, ни опасностей, ни переживаний.

Машке расскажу – не поверит, – мрачно подумала Лиза. – Или скорее от зависти умрет. А я не пойму: все это длилось, длилось – и что толку?

Нужно было брать себя в руки. «Ты на меня не обижайся, – повернулась она к Николаю, будто бы не замечая Андрея Федоровича и его выжидательного взгляда. – Я и сама такая же – вся в сомнениях, но будто знаю за каждого наперед. Мы с тобой почти близнецы, но у нас ведь нет общей цели».

«Общей цели?» – удивленно переспросил Андрей, вмешиваясь в разговор.

«Ну да, – отмахнулась Лиза, – это тоже из жениховского лексикона. Романтика из глубинки – ты с ней не знаком? – Она повертела головой, спросила умоляюще: – Ну когда же, когда вернется музыка? – и подвинула Крамскому свою рюмку: – Вод-дки!»

Тот послушно налил ей и всем остальным. Елизавета отпила глоток, и ей стало лучше. «Ну все, хватит о сложном, – заявила она безапелляционно. – Пока песен нет, будем читать стихи. Например, ты, господин писатель. Например – твои собственные, самые-самые».

«Я не пишу стихов, – развел Астахов руками. – Есть наброски, которые похожи, но, все равно, это скорей проза…»

«Ах, просим, просим, не ломайся», – перебила его Лиза и вновь стала глядеть в упор, подперев подбородок ладонями.

«Ну ладно», – сказал Андрей с сомнением. Потом пожал плечами, вздохнул: – «К примеру, вот это…» – и стал читать неторопливо и глуховато:

Я швырнул горсть бисера на грязный пол.

Потом одумался и вызвал служанок.

Они ползали на коленях, собирая бусины в жестяной таз.

Зная, что я пересчитаю все до одной.

Я больше не повторяю ошибок, твердил я сам себе.

И смотрел на их бедра и толстые икры.

Я был волен взять прямо тут все, что хочу.

Тут, в хлеву, полном дурных звуков.

С какой-то из них я б даже мог быть нежен.

Но ее не отличишь вот так, со спины.

«А ты талантливый, – сказала Лиза серьезно, когда он закончил, – талантливый и, наверняка, жуткий эгоист. Но до меня, эгоистки, тебе далеко».

Она обвела всех глазами и улыбнулась надменнейшей из улыбок. Кое-что было пока еще в ее власти. Она знала – это ненадолго – и пользовалась моментом, вытребованным у прижимистого мира.

«Горсть бисера на грязный пол…» – пронеслось в голове. Она спросила громко: – «О чем вы говорили, о предназначении? – и заявила, глядя в глаза Астахову: – Это жуткая тоска! Ты вот выполнишь предназначение, перенесешь донесение от одной высшей силы к другой и станешь больше не нужен. А я буду нужна всегда, я – Венера, мой камень – бриллиант. И устроена я нехитро, во мне даже нет батареек, потому всем нужно лишь мое тело. А я зато не помню – ни о ком, ни о ком… Вот они, пришли!»

На сцене вновь появились музыканты, к которым теперь добавились две девушки в коротких юбках. Зал захлопал и заулюлюкал, послышались крики: «Давай, Маруся, жарь!»

«Ах, – произнесла Бестужева с чувством, закидывая руки за голову. – Зачем они, все ваши сложности? Я не знаю, чего я хочу; я почти пьяна, и мне это нравится. Пусть теперь будет танец – что еще нужно для счастья?»

«Провожал ты меня из тенистого сада, вдруг взяла тебя нервенная дрожь…» – грянул оркестр с эстрады.

«Оп-пааа!» – заорал кто-то неподалеку.

Народ со всех сторон повалил к танцплощадке. Елизавета посидела минуту с мечтательным, отсутствующим выражением на лице, потом вздохнула: – «Ну, это просто ностальгический экстаз», – и выскользнула из-за стола, ловя на себе алчные взгляды. Каждый из этих тоже считает, что он тут главный «Царь», – подумала она по пути, мельком глянув по сторонам, и еще расправила плечи. Почему-то ей опять захотелось поплакать, но она знала, что ни за что себе этого не позволит.

У эстрады она выхватила острым глазом в толпе колышущихся, вихляющихся тел хрупкую девочку с голым животом, молниеносно оказалась с ней рядом и чуть подтолкнула плечом: – «Подвинься, ангелочек». Та ощерилась было, но, встретив ласковый Лизин взгляд, нерешительно улыбнулась в ответ и развернулась к ней лицом. «Мы гуляли с тобой, я ревела, ох ревела; подарил ты мне медную брошь…» – подпевала Елизавета, вслед за голосистыми солистками, и цепляла зрачками темные зрачки напротив, понемногу убыстряя движения, затягивая партнершу в свой собственный ритмический кокон.