Энн Стюарт - Поцелуй шута

— Подумайте о своих грехах.

— Я бы предпочел думать о ваших.

— У меня нет грехов! — выпалила вдруг она.

Он повернул голову, чтобы взглянуть на нее, когда она снова наклонилась над его спиной.

— Святая средь нас, грешных! Как же я сразу не распознал это чудо! Тысяча извинений. А как насчет ложной гордости? Неужели даже этого греха за вами не водится?

Едва заметная улыбка тронула ее сурово сжатый рот.

— Я сказала глупость, — призналась Джулиана. — Никто не безгрешен. Просто мои грехи слишком обычны, чтобы заинтересовать кого бы то ни было. Однако я не собираюсь делиться ими ни с кем, кроме моего духовника.

— Похоже, наш аббат весьма интересуется любыми грехами, даже самого последнего слуги. — Николас громко застонал, больше для эффекта, чем из-за действительной боли. — Ради всего святого, отвлеките же меня чем-нибудь, миледи! Расскажите мне о ваших грехах, а я вам поведаю о своих.

— Нет, благодарю вас.

— Тогда я первый. Говорят, что я сумасшедший. Но, впрочем, это не новость, ведь все шуты такие. Не то чтобы это был грех, хотя отец Паулус может поспорить, что моя прискорбная умственная неполноценность — это всего лишь наказание за грехи моих предков.

— Я не думаю…

Джулиана прервала сама себя, как только с ее губ готовы были сорваться какие-то интересные признания. Но Николас никогда так просто не сдавался.

— Вы не думаете что, миледи? Что я сумасшедший? Но станет ли разумный человек говорить в рифму, одеваться, как я, пренебрегать благопристойными манерами и обращаться со своим господином и хозяином как с равным, невзирая на его высокое положение? Откажется ли разумный человек от того, чтобы ехать верхом, если другой способ передвижения медленнее и неудобнее? Станет ли разумный человек кататься на спине после того, как по ней прошелся кнутом излишне ревностный священник?

— Да, если у него на то есть причины, — сказала Джулиана спокойно.

Это внезапно отрезвило его. Он был опрометчив и безрассуден с леди Джулианой. Впрочем, безрассудность — один из его многих грехов.

— Возможно, — согласился он. — Так какие же еще грехи меня беспокоят? Я жаден, прожорлив, люблю вино и эль, и хорошую еду, и грешных женщин. Я сластолюбив, груб, ленив и труслив. Я всегда просыпаю мессу, лгу на исповеди и готов покувыркаться с любой леди, которой это нравится, будь она хоть шлюха, хоть монахиня или даже святая. — Он перевернулся на бок и посмотрел на нее сквозь золотистый полумрак. — И никогда не принимаю «нет» в качестве ответа.

Она не двигалась. Она сидела на краю постели рядом с ним, руки сложены на коленях, в карих, широко раскрытых глазах застыло беспокойство.

— Значит, вы гораздо больше похожи на других мужчин, чем вы полагаете, — сказала она. — Насилуете, разбойничаете, грабите…

— Я еще никогда никого не насиловал, — сказал он, улыбаясь. — У меня нет необходимости брать штурмом крепость, когда существуют гораздо более интересные способы разрушить возведенные баррикады. И я слишком ленив, чтобы разбойничать и грабить. Для этого надо ездить верхом.

— А вы никогда не ездите верхом?

— Никогда. Я не доверяю этим огромным злобным тварям. Они так и норовят наступить вам на ногу или сбросить с седла. Признайтесь, вы же были только рады тому, что вам пришлось ехать в паланкине вместе со мной.

— Нет, вы все-таки сумасшедший, — сказала Джулиана решительно. — И это — лучшее тому доказательство.

Николас перекатился на спину и заглянул прямо ей в глаза.

— Возможно, вы действительно святая, миледи, — сказал он. — Моя спина чудесным образом исцелилась.

— Вам еще очень далеко до исцеления, — произнесла она сурово. — И не следует так лежать.

— У меня действительно все в порядке. Но в любом случае первый раз я собираюсь быть наверху. Позже мы придумаем что-нибудь более оригинальное.

Краска разлилась по ее щекам, чему он был искренне удивлен — ведь, в конце концов, она была вдовой, женщиной, которая провела почти десять лет замужем за предположительно сластолюбивым стариком. Согласно полученной Николасом информации, она содержала свой дом в образцовом порядке, и если не принесла наследника своему мужу, то во всем остальном полностью его удовлетворяла, в противном случае старик быстренько освободился бы от нее как от бесплодной жены.

Джулиана явно собиралась уйти, но он крепко ухватил ее за запястье, удерживая подле себя. Он не сделал ей больно, он никогда не испытывал удовольствия, причиняя боль другим, но он и не мог позволить ей ускользнуть от него. Он был очень силен — мало кто знал об этом — и потому удерживал ее, почти не прилагая к этому усилий.