Татьяна Полякова: Небеса рассудили иначе

– Он еще не вернулся.

– Ничего, я подожду.

Я сняла пальто и устроилась на диване в глубине холла, лицом к входной двери. Я таращилась на нее с таким усердием, точно намеревалась загипнотизировать, и мысленно твердила: «Пожалуйста, поскорее». Время от времени дверь распахивалась и появлялись какие-то люди.

«Он придет, – думала я, – только наберись терпения. Даже если придет не один, это не страшно. Главное, сказать ему, как я люблю его, попросить прощения за мои сомнения, за мое неверие… Пусть в ответ говорит что угодно, я все выдержу. Так глупо, что мы потеряли столько времени, что теряем его вновь…»

Тут дверь распахнулась в очередной раз, и я увидела Стаса. В мою сторону он даже не взглянул, прошел к стойке администратора, чтобы взять ключ, а я позвала:

– Стас, – и поднялась ему навстречу, когда он приблизился. – Привет, – сказала я и улыбнулась счастливо.

– Привет, – ответил он.

– Надела твой подарок. – Я коснулась рукой платья.

– Тебе идет.

Повисла пауза, неловкая, и я поспешно сказала:

– Пригласишь меня в ресторан?

Он вздохнул и, едва заметно усмехнувшись, спросил:

– Твое пальто? – и протянул его мне. – Давай выйдем на улицу.

Я набросила пальто на плечи, и мы вышли из гостиницы. Тротуар в этом месте узкий, мы стояли почти вплотную к дверям и, наверное, мешали прохожим.

– Поедем на такси? – улыбнулась я.

– Никуда мы не поедем, Принцеска, – покачал головой Стас. – Нас нет. Есть ты, и есть я… Ты упорно цепляешься за свою любовь, которой давно нет и в помине. Не поверишь, как мне все это осточертело.

– Стас, пожалуйста…

– Знаешь, о чем я жалею? – спросил он со злостью. – Что когда-то встретил тебя. У господа сколько угодно причин на меня злиться, но такого я не заслужил. Вызвать тебе такси?

– Стас, – позвала я, но он перебил:

– В одном городе нам не жить, это ясно. Дай мне полгода, и я уберусь отсюда. А пока, будь любезна, держись от меня подальше.

Он распахнул дверь и вошел в гостиницу. Дверь захлопнулась, я стояла на тротуаре, точно разом оглохшая. Все звуки исчезли, словно я была в пустоте, не было рядом людей, машин, большого города. Боли тоже не было. Лишь звенящая пустота в душе, которую я будто боялась расплескать, вот и стояла, замерев. «Надо идти за ним, поговорить…» – пришла откуда-то мысль, но вся моя решимость внезапно испарилась. Он прав: нас давно нет, да и не было никогда. Только я со своей любовью.

Я пошла по улице, в вечернем платье и накинутом на плечи пальто. На меня обращали внимание, а я шла все быстрее и быстрее и, наконец, побежала. Хотелось поскорее забиться в угол дивана, закрыться, спрятаться… Я вошла в квартиру, сбросила пальто на пол, долго, очень долго смотрела в зеркало. Женщина напротив казалась незнакомой. Я испуганно огляделась вокруг: все было чужим. Мне не было здесь места, мне нигде не было места. А потом вдруг бросилась к входной двери, уверенная, что Стас стоит с той стороны. Он знает, как мне больно, он приехал…

На лестничной клетке пустота, и я закружилась по прихожей, завыла, кусая пальцы, забормотала:

– Он позвонит. Он пожалеет меня. Он добрый.

Я села на диван, кутаясь в одеяло, держала в руках мобильный и ждала. Долго. И снова бессмысленно задвигалась по квартире, брала в руки вещи, такие знакомые и чужие, шла круг за кругом, не находя покоя… и вновь оказалась возле зеркала, пыталась разглядеть что-то, спрятанное там, за стеклом. А потом ударила по нему, один раз, другой, третий, пока оно не разлетелось осколками, а я смотрела в них и ухмылялась. Вошла в ванную и стала копаться в старом шкафчике, принадлежавшем когда-то моему соседу. На нижней полке опасная бритва.

«Винтаж, – усмехнулась я. – Почему я ее не выбросила? Знала, что пригодится?» И села на край ванны, включила воду, закинула ногу на ногу и провела бритвой по щиколотке. Боль ударила в висок, но она была ничто по сравнению с той болью, что рвала и комкала изнутри.

Я резала свои руки и смотрела на струю воды, ставшую розовой. Что теперь? Лечь в ванну?

– Умру, – сказала громко, звук собственного голоса успокаивал. Представила, как лежу в воде, красной от крови, и в ужасе вскочила. Я всегда была трусихой и крови боялась. Замотав руки полотенцем, торопливо зашлепала в комнату, легла на диван, завернулась в одеяло… и сразу пришел покой. Я уйду, уйду так далеко, что никакая боль не достанет. И не было ни сожалений, ни покаянных мыслей о родителях и Агатке, ничего не было, потому что я наконец стала свободной и принадлежала только себе…