Джонатан Сантлоуфер - Живописец смерти

При мысли о Пруитте мускулы на шее Ричарда спазматически сократились. Он выхватил из принтера страницу с цифрами так быстро, что последние несколько колонок смазались.

Надевая новый черный кожаный пиджак, Уилли кивал в такт песенке, которую исполняла известная рэп-группа «Де ла соул». Позвольте представить: Уильям Лютер Кинг Хандли-младший, это официально, а так — просто Уилли или Малыш Уилл, но это для немногих школьных приятелей, с которыми он еще водил дружбу. Прозвище приклеилось к нему в восьмом классе, когда Уилли вымахал почти под метр семьдесят и с тех пор не прибавил ни миллиметра. Свои же холсты в стиле микстмедиа [12]он сейчас подписывает сокращенно — «УЛК».

Уилли вдруг засомневался, не слишком ли это шикарно — надевать дорогой новый пиджак на какой-то художественный перфоманс в Ист-Виллидже.

А-а, к чертям собачьим! Я могу надеть все, что пожелаю.

К тому же это будет дополнено обычными черными джинсами, обтрепанные манжеты которых слегка касались массивных черных ботинок «Док Мартенс». Белую рубашку от Йохи Ямамото, еще один дорогой предмет гардероба Уилли, придется надеть обязательно. Она подчеркивает его янтарную кожу, унаследованную от матери, и зеленые глаза, генетический подарок далекого и давно забытого предка Джона Хандли, обедневшего плантатора из Уинстон-Сейлема. К тому же рубашку подарила Кейт, и ей было приятно, когда он ее надевал. Кейт, которая была ему ближе родной матери. Всегда переживала, как он одевается, правильно ли ест, достаточно ли спит. Кейт, которая написала об Уилли в книге «Портреты художников», пригласила участвовать в одной из своих телепередач на канале PBS, привела к нему в студию первых коллекционеров и музейных хранителей. А ее муж Ричард купил его первую картину, присвоив этим картине и самому Уилли столь необходимый знак качества. Кейт и Ричард, его наставники и воспитатели. Знатоки искусства. Коллекционеры. Для Уилли они значили гораздо больше, чем родители.

Что же касается настоящих родителей, то тут такое дело. Полные губы и превосходные белые зубы — это, очевидно, у Уилли от отца, которого он видел только на фотографии, красивого улыбающегося афроамериканца в форме солдата армии США. Снимок был сделан где-то в Азии, а может быть, в Африке. В любом случае отец так никогда и не появился.

Для его матери, Айрис, факт, что ее брак с отцом Уилли не был оформлен официально, не имел никакого значения. Эта фотография в золоченой рамке фирмы «Вулворт» всегда стояла на почетном месте рядом с кроватью Айрис в их тесной квартирке в южном Бронксе, где жили Уилли, его брат, маленькая сестричка и бабушка. Они жили так всегда, сколько Уилли себя помнил. Но вот полгода назад он перевез трех женщин в Куинс, где проживает средний класс, в новую квартиру в малоэтажном доме с видом на сад, и в новой спальне Айрис фотография в рамке заняла свое прежнее место.

Успех Уилли стал для Айрис подлинным сюрпризом. И не потому, что она не верила в способности сына. Айрис просто не знала, что такое вообще возможно. Ей было известно, что сын продает картины, хорошо зарабатывает, но сколько именно — он от нее скрывал (в настоящее время его доходы достигли шестизначной отметки), исключительно потому, что Айрис могла счесть, будто это не похристиански. Почему так, Уилли объяснить бы не смог — для этого следовало вырасти в его семье.

Надо бы что-то сказать и его брате Генри. Пропащем, как называла его Айрис. Почему пропащем? А потому что наркотики. Раз в несколько недель он приходил к Уилли просить денег. Тот никогда не отказывал, но этим их контакты и ограничивались.

Сейчас думать о брате Уилли не хотелось. Неожиданно он вспомнил другое. Как однажды заявил матери, что хочет стать художником.

— Кем? — спросила Айрис.

— Художником.

— И что это значит?

Уилли не мог объяснить. Он и сам толком не знал, только чувствовал, причем очень остро. Ему невероятно хотелось рисовать, воплощать на листе бумаги образы, зарождающиеся в голове. Возможно, это был способ как-то спрятаться от жизни, окружавшей его в Бронксе.

Затем ему вспомнился недавний разговор с Эленой.

— Меня всюду называют черным художником, а мне от этого тошно. Понимаешь, тошно. Я просто художник. И все.

— Послушай, Уилли, — возразила она, — нехорошо отказываться от цвета кожи, да и невозможно. Вот взять, например, меня. Я, во-первых, латиноамериканка, вовторых, женщина и, наконец, художница перфоманса. И от первых двух качеств никуда не денешься.