А она шла ко мне. Это было как во сне, так же нереально, внутренне желанно и также подсознательно недостижимо. Но она стояла передо мной и молчала, и я молчал; уголки губ её подрагивали, а глаза пристально смотрели на меня…
А потом наступил день, солнце светило высоко в небе, выжигая своими лучами всё живое в округе. Мутно помню, что делал до этого, хотел снова с ней встретиться, но что-то всё время мешало. И был день, и они встретились, и был вечер, и они снова встретились. Мимолётными мгновениями казались те часы, что мы были вместе; я чувствовал, что за нами периодически наблюдают её родственники из окон, но так никого не увидел. Мне казалось, что это и есть счастье, когда не замечаешь никого и ничего, даже времени.
Несколько слов отца ворвались неожиданно, когда я уже не ждал подвоха ни с какой стороны, да и не думал, что что-то может быть плохо. Это просто подкралось незаметно. Я побежал к её дому, но там не было никого знакомого – загорелые перевозили мебель, но по-русски не говорили ни слова, напрочь отказываясь впустить меня к ним. Когда они отъезжали, я пытался бежать за ними, но они были грузовике, а я пешком.
Сейчас это уже вспоминается спокойней, чувства улеглись. Я пытался придумать что-то, хотел сделать что-то, но только не знал что. Слова и мысли тогда путались, они путаются и сейчас, эмоции берут верх. Должен же быть путь! Но пока его не видно, но он точно есть. И я найду его!"
Он закрыл глаза рукой: как почти сутки назад на него накатил прибой чувств и воспоминаний, заставив его пустить слезу. Это была почти физическая боль, тело его сдавило, в основном в области сердца и лёгких, он задыхался и не мог даже сделать вдох. Листки с длинными строчками мелким почерком полетели вниз на твёрдый серый ковёр, вслед за ними полетела ручка. Он лежал неподвижно, уткнувшись лицом в подушку; лопатки и плечи изредка содрогались.
Он уснул.
Всё следующее утро он проспал как убитый, проснувшись только к трём часам, чтобы съесть чего-нибудь лёгкого и выпить чуть чаю. Выспаться он не смог – сон был беспокойным, его мучили кошмары. Отец ничего не говорил, но сразу же после чаепития заявил, что ему надо по делам в город, собрался и быстро уехал. Отец оставил своего сына на произвол судьбы, возможно не понимая, что могло случиться.
А сын не знал, как поступать. Ему вдруг захотелось взять и пойти на прогулку, но не такую, на которую ходят все люди – ему хотелось выйти сейчас и не останавливаться сутки. Он нацепил на ноги довольно плотные походные ботинки, набросил на плечи камуфляжную жилетку, сунул в неё нож, литровую флягу с водой и немного чёрного хлеба. Больше ничего для пешей безостановочной прогулки не надо, решил он. Выйдя на порог, он поднял руку, желая хлопнуть себя по лбу, но рефлекс был остановлен полной апатией; он молча развернулся на месте и пошёл брать ключи.
Часы шли за часами, солнце медленно двигалось по небу, плавно сбавляя интенсивность излучения. Ра насыщался измываться над миром, выжимая все соки. А он всё ходил, молча, без разговоров и лишних движений, ему было лень даже ответить на вопрос прохожего – жара изматывала его. В самом начале похода, ещё в первые пару часов, он о чём-то думал, осматривал окрестности, в которых ранее не был, восхищаясь пейзажами и природой. Но теперь он устал, не желая тратить более силы зря. Он, незаметно для себя, превратился в какую-то машину, тупо следующую по неизвестным маршрутам, но по заранее намеченной программе. Он не смотрел более по сторонам, а если и смотрел, то не видел там ничего интересного – дома, бывшие чуть ранее уникальными, теперь стали безликими и одноцветными.
Тень от большого дуба была для него спасением, ибо, собрав остатки разума в кулак, он решил остановиться там и передохнуть пару минут. Однако он быстро пожалел об этом: войдя под тень тело изменило ему – ноги ослабли и подкосились, прямая дорога и прямой забор вдруг искривились и поплыли вверх, земля расплылась в улыбке. Рефлексом он ухватился за ветку и повис на ней, уже стоя на коленях.
Позади себя он услышал неясный хор, из которого он разбирал только два слова: «хава нагила». Непроизвольно он начал им подпевать, нестройно и не очень попадая в такт, но ему казалось, что если сейчас он замолчит, то точно упадёт в обморок. С каждой секундой звук нарастал, он пытался вторить хору во всём и тоже пел громче, периодически давая петуха. Когда было не разобрать слов, он просто мычал. Кто-то сказал: «пой, как будто никто не слышит». И ему это помогало, он почувствовал прилив сил, приятная дрожь прошла по телу, одновременно напрягая и расслабляя мышцы. Хор неожиданно сменился каким-то жестоким гитарным рифом а-ля Металлика, после чего последовал низкий барабанный удар, и он рывком встал на ноги.
Читать дальше