Кирилл Казанцев - Бункер разбитых сердец

– Аня, ты чего?

Она не ответила, но всхлипы стали реже. Только тело продолжало также подергиваться, как будто ее ударяло током. Аркадию стало страшно. Что? Зачем она так? Ведь сначала вроде сама была согласная. И волосы его гладила, и дышала так манко, и даже пальцами крепко вонзалась в его плечи, словно притягивая к себе. И уж тем более не вырывалась из его объятий, не кричала. Только постанывала сквозь плотно сжатые губы. Думал, от удовольствия. Как и остальные бабы. Но, может, сейчас так, потому что не девица теперь? Кто тут разберет? У него еще ни разу девственницы не было. Отродясь он не задумывался, как с ними надо обращаться. Думал, что лишь напереть посильнее да поднапрячься. А тут вона как вышло, хоть за доктором беги.

– Аннушка, да не мучь ты меня. Скажи хоть словечко. Тебе плохо? – склонился он над ней, заглядывая в ее пустые глаза.

Она покачала головой. Скорее поваляла в траве, все больше запутывая свои разметавшиеся волосы. Ну, хоть что-то. Жива. Реагирует. И Самохваленко стал осторожно вынимать из ее кудрей соломинки. Анна посмотрела на него и сделала подобие улыбки:

– А ты заботливый, Аркаша. Хороший.

Но ее глаза по-прежнему ничего не выражали. Почему-то после ее фразы Самохваленко вспомнил один из своих рейдов по богатым домам города. В одном из них его поразил большой зеленый попугай с синими крыльями. Он был обучен своими хозяевами человеческой речи. Когда Аркадий подошел к его клетке, попугай посмотрел на него, чуть склонив голову набок, и очень внятно произнес: «Кеша хороший». Аркадий даже вздрогнул от неожиданности. Даже на ярмарках, хоть и видел попугаев, что тянули из корзинок своими клювами бумажки с гаданиями, говорящих не встречал. А тут на тебе! «Кеша хороший»! А взгляд ничего не выражает. Просто трещит заученную фразу. Так и Анна сейчас «Аркаша хороший», а сама где-то далеко, будто и не к нему обращается.

Он поднялся с земли, застегнул пуговицы на ширинке, затянул ремень, сунул за него «наган», отряхнулся, все боясь глянуть в сторону Анны, которая продолжала лежать в траве и смотреть в небо.

– Может, пойдем уже, – буркнул он, обращаясь скорее не к Анне, а к кусту лещины, под которой сейчас все произошло.

Анна молча стала подниматься, опираясь рукой о пенек, поросший изумрудным мхом. Рука ее соскользнула, и она снова откинулась на спину.

Аркадий поспешил помочь. Приподнял ее, словно былинку, и стал отряхивать ей платье.

– Да. Пойдем, пожалуй. Домой пойдем. Мне ведь еще шкатулку тебе отдать надо.

В этот момент ему стало ужасно неловко. Ну, какая шкатулка?! Будь оно неладно – это задание. А что делать? Всю обратную дорогу шли молча. Поравнявшись с калиткой, Анна вдруг сделала останавливающий жест:

– Ты, Аркаша, тут подожди. Не надо, чтобы тебя сейчас моя маменька увидала. Я сама вынесу. Потихоньку.

Самохваленко хотел было остановить ее. Сказать, мол, не надо. Придумает чего сам. Но она уже бежала к дому, оставив его за забором. Он испытывал жуткую неловкость. Опять все в голове попуталось. Анна, Тупин, ВЧК, революция, любовь, враги трудового народа… И почему эта Анька не из простых крестьян? Как бы все тогда было просто… Но полюбил бы он ее другую?.. Такую, как, к примеру, Катерина или ей подобных.

Через несколько минут она вышла к нему, держа в руке маленький тряпичный узелок. На ней уже было другое платье. Видать, впопыхах переодевалась, бант на груди небрежно повязан. Того гляди развяжется.

– На. Да только спрячь, чтоб из моих кто не увидал. Им пока не надо…

Он протянул руку, чтобы поправить ленточку, но Анна отшатнулась, как ужаленная, и сунула в его протянутую ладонь узелок:

– Бери и уходи поскорее.

– Я завтра уеду, Анюта. Но еще отпрошусь. Ты ждать-то будешь? – спросил он, сжимая в ладони отданную ему драгоценность.

– Буду. Буду, Аркадий, – шепнула она, оглядываясь по сторонам. – Иди уже, – и, даже не посмотрев на него на прощание, снова скрылась за калиткой. А он так и стоял, тупо глядя на небольшой сверток, полученный от Анны. И зачем он его взял? Вот дурак! Стыдно-то как.

Только пройдя с полпути, развернул тряпицу, посмотрел, но не оценивающе, а из любопытства. Симпатичная шкатулочка. Черная полировка, инкрустированная золотыми ангелочками, по краю мелкие жемчужинки, посередке – сердечко из красных, переливающихся на солнце камушков. Может, рубиновые. А может, и гранат. Да какая разница? Приоткрыл крышечку. Осторожно. Словно боялся, что сейчас рванет заложенная там бомба. Только никакая там, конечно, не бомба. Какой-то конвертик. Достал. Нет, просто бумажка, сложенная в виде конверта. Развернул. А там фотография Анны. Она в светлом овале с букетиком каких-то цветов. На ромашки похожи, да только не ромашки, а… как их? Хризантемы, кажись. Но неважно. Анна уж больно хорошо тут получилась. Улыбается беззаботно, а в глазах счастье. Сейчас у нее другие глаза. А тут, на карточке – лучше. Будут ли они когда такими еще?