Софи Гид - Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен

– Ещё бы, брат, – сказал подуспокоившийся Курбаноглы, – дело надо сделать и пулю не схлопотать. Этого все боятся. Но ты скажи, что делать и всё будет в норме.

– Может быть, всё и будет в норме, а может, и нет. Может, с тобой в норме ничего не будет. Я вообще-то не хочу, чтобы этим делом кого-то зацепило и протащило до суда. Давай подумаем. Мальчишки труп не нашли, иначе бы мы об этом знали. Аббасов был бы точно в курсе. Ты целый день тогда бегал за Гаджи Исмаиловым, чтобы дать знак нашим, когда будет подходящий момент. Значит, если убийства никто не видел, то засечь могли только тебя. Я поговорю с нашими парнями сам. А ты пока иди.

– Мурад, – сказал Ибрагим, покосившись на пакет на столе, – мне бабки нужны. Я долго парился, а жить на что-то надо.

– Малец, ты часом не рехнулся? У тебя что, жена имеется, дети есть просят? Нет дел – иди мясо жарить к своему дядюшке. Он же тебя звал, ты сам рассказывал. Насир человек не бедный, всю жизнь работал и готовит здорово. Вот родственник пусть тебе и помогает. Но ты же гордый, как это кто-то увидит такого авторитета за мангалом. Или на кухне стряпающим за рабочим столом. Был бы толстым и накормленным всегда! Не отработав – эти деньги тратить нельзя, а кормить тебя за свой счёт я не намерен. Ты вышел – свою долю получил, тебя не обидели. И в тюремной хате за тобой был присмотр. Вот смотрю я на тебя иногда и всё задаю себе вопрос: я того парня выбрал? Мы с братьями его берём, но я не знаю – в этом Курбаноглы я точно не уверен. Не могу сказать, что в тебе не так, просто знаю – не тот ты пацан. Но все равно мы тебя берём. И если ты в натуре будешь не таким, чтобы с нами схлестнуться на всю жизнь, то мы вместо нормального мяса будем всё остальное время жрать одно свиное сало. А это неправильно для вора и мусульманина, понимаешь? Нет, на тебя мне может и наплевать, что там у тебя в твоей безмозглой голове. Хочешь жить по своим правилам – живи, мы как-то и без тебя обойдёмся. Но уж лучше мы обойдёмся без тебя, без твоих про… в в важных вопросах, чем самим в говно вляпаться. Я за свою жизнь уже этого нажрался – по горло. И прос… ть больше ничего не хочу. Аббасов – наша кормушка. От него много кто кормится. А обижать дойную корову никому нельзя. Иди, думай лучше, как мента свалить. Утром встретимся на майдане. И поглядывай вокруг – за тобой и хвост может быть.

– Конечно, Мурад! Прости, если что не так сказал.

– Иди, там разберёмся дальше.

Утром они встретились на майдане. Ибрагим остановился шагах в шести от Кечал Мурада, пока тот делал вид, что выбирает себе что-то из одежды у одного из спекулянтов. Тот, зная, что за покупатель стоит перед ним, удивившись немного, готов был сделать авторитету любую скидку, чтобы только не нарваться на неприятности:

– Ладно, Мурад. Мне этот батник обошёлся в тридцатку, так тебе и отдам. Посмотри, прикинь как тебе идёт. И цвет твой!

Авторитет улыбнулся и подпёр собой железобетонный электрический столб, разглядывая вещь со всех сторон:

– Никогда не поверю, чтобы еврей отдал вещь за те же деньги, что и купил! Ладно, вот тебе тридцатка, кидай в пакет.

– Ну что ты, Мурад! Вот держи.

Качал Мурад, блестя лысиной и солнцезащитными очками, взял красочный пакет с надписью «rodeo» и изображённым ковбоем на лихом мустанге из рук спекулянта и повернулся в сторону Курбаноглы:

– Салам, Ибрагим, – крикнул он не громко, но так, чтобы всем окружающим было слышно это обращение к случайно встреченному знакомому. – А ты здесь что забыл?

– Салам, Мурад, – ответил на ходу Курбаноглы, подходя и протягивая руку в приветствии. – Да вот батарейки сели в приёмнике, никак не найду. А в магазинах таких нет. Тебя можно с обновкой поздравить?

– Да, спасибо. Я видел твои батарейки вчера в универмаге, – Мурад поднял к глазам часы на руке. – Пока рано, универмаг ещё закрыт. Пойдём пройдёмся, подождём пока откроется.

– Давай, брат.

Отойдя подальше от толпы продавцов-покупателей, Мурад продолжил уже в полголоса:

– Смотрел, никого не было за тобой?

– Никого не заметил, – сказал Курбаноглы. – Я с пяти утра на ногах, уже успел устать. Все думал, как дело провернуть, не спалось что-то.

– Я думал, ты по ночам или девчонок обнимаешь, или просто подушку. Меня в твоём возрасте по ночам было удержать трудно. Но я рад, что ты и верхнюю половину тела пытаешься использовать с толком.

– Все шутишь?

– Нет, издеваюсь. Жалко мне тебя, молодого и безмозглого.

На улице, по которой они проходили, шла стройка, огороженная забором. Около него крутился неуклюжий толстяк в рабочей синей робе, с металлическим ведром, измазанным уже раньше то ли чёрной краской, то ли смолой. Рабочий повернулся к ним спиной и стал разглядывать высокую деревянную стену. Упёр руки в толстые бока. На заборе были нацарапаны чем-то острым нецензурные слова. Буквы выглядели достаточно коряво, но их полуметровая высота была видна издали. Рабочий поставил ведро на тротуар, нагнулся, достал оттуда какой-то инструмент, кажется стамеску, и стал стачивать надпись.