Картер Браун: Обнаженная снаружи и изнутри

— Не знаю, честное слово. — Она сладко зевнула. — Для меня Клэй — это ежемесячный чек, я от всей души желаю ему прожить еще сто лет, и пусть его слава растет пропорционально количеству выпущенных фильмов... Может быть, вам стоит поговорить с Макси Снеллом?

— С Макси Снеллом?

— Макси мой друг и руководит Клэем еще с тех пор, как они вместе посещали школу актеров. Он более близок к нему, чем все его пять жен вместе взятых. Когда Макси кивает, Клэй подписывает контракт. А когда Клэй чихнет, Макси вытирает ему нос.

— Спасибо.

— Не за что.

Она опустила руку на колено, затем медленно провела ею вверх по бедрам интимным призывным жестом.

— Знаете, мистер Холман? Бывают моменты, когда безумно хочется поговорить с умным собеседником. Так что, если у вас возникнет желание порассуждать о высоких материях, почему бы вам не навестить меня. Я всегда смогу отправить Джо на тренировку в спортклуб.

— Очень интересное предложение, мисс Дрезден, — ответил я, — но мне кажется, у меня недостаточно мускулов.

Она неторопливо спустила одну из лямочек своего купальника с плеча, так что показалась пара дюймов оставшейся незагорелой белоснежной кожи ее пышной груди.

— Вы уверены, что мне не удастся заставить вас передумать? — промурлыкала она.

— Уверен.

Она водворила лямочку на место, ее губы изогнулись в сердитой гримасе.

— Ну что же, можете идти, мистер Холман! Мы обо всем поговорили, но мне сразу следовало понять, что женщины вас не интересуют.

— Один взгляд на Джо, — я восхищенно вздохнул, — и у вас ничего не останется для меня, мисс Дрезден! На протяжении всей нашей беседы я думал о вас как о его матери, и только это спасло меня от соблазна.

Тут я улыбнулся широкой простодушной улыбкой.

— Кстати сказать, вы на самом деле могли бы быть его матерью, не так ли? Я имею в виду возраст.

Она позволила мне дойти до дверей в дом и потом окликнула:

— Эй, Холман? Я оглянулся:

— Да?

— А вы не педераст, случаем?

— Если вы его мать, тогда я педераст, — резко ответил я и вышел.

Геркулес занимался в переднем холле, в каждой руке у него было по гантели, его голая грудь была покрыта смесью масла с потом. Две вертикальные линии между его глазами обозначились еще четче, а судя по тяжелому дыханию можно было безошибочно определить, что он по собственной инициативе стал что-то обдумывать, а это занятие явно было не для него.

— Уходите, мистер Холман? — пробормотал он.

— Да.

— Ну-у, — он смущенно усмехнулся, — как там Энджи?

— Все было хорошо, когда мы с ней виделись утром. А что?

— Она славная девочка, — промямлил он. — Знаете, мне ее вроде бы не хватает в доме. Скажите, этот парень-художник — сумасшедший?

— Да, у него явно непорядок с головой. Лично я уверен, что Энджи лучше всего вернуться домой, но она сама на это не соглашается. Мисс Дрезден тоже утверждает, что ей не удастся убедить Энджи вернуться домой.

— Плохо!

Пару секунд он молча водил пальцем босой ноги по полу.

— Может быть, мне съездить потолковать с ней? Она ко мне неплохо относилась. Слегка неравнодушна. — Он скромно улыбнулся. — Почему-то я нравлюсь женщинам.

— Только будьте осторожны с этим художником, — предупредил я. — Он не расстается с ножом.

На поиски Макси Снелла у меня ушло три часа. Мне не хотелось расспрашивать о нем самого Клэя Роулинза, поэтому я позвонил одному парню, тот работал в головном офисе студии. На свой вопрос я услышал:

"Что за Макси?” Примерно через пять аналогичных звонков я уже точно понял, что с Макси Снеллом произошло что-то скверное. От него буквально отгородился весь город. Официально он больше не существовал, упоминать его имя было равносильно просмотру засвеченной пленки. С третьей попытки мне удалось узнать адрес многоквартирного дома в Западном Голливуде, и “добрые люди” посоветовали заглянуть в ближайший бар на той же улице, если Макси не окажется дома.

Я таки нашел его в ближайшем баре на той же улице. Тщедушный невысокий человечек с покалеченной ногой. И хотя было еще только шесть часов вечера, от него уже пахло спиртным. Он сидел в задней кабинке, отставив больную ногу в сторону под каким-то немыслимым углом, и лелеял свой стакан в ладонях.

Я представился и сказал, что мне необходимо поговорить с ним о Клэе Роулинзе.

— Садитесь!

Он махнул рукой, указывая на место напротив себя.

— Я дал себе слово никогда больше не говорить о Клэе Роулинзе, но когда о нем расспрашивает такой человек, как вы, это означает, что у него крупные неприятности. Это так?