Валерий Гусев - Вольный стрелок

– А яхту кто потопил? Вместе с пассажирами и экипажем.

– Клянусь, – он прижал руки к груди. И совсем не был похож на того негодяя, о котором мне рассказывали Мещерские. – Клянусь, мы высадили их на остров.

– Если не найдешь их в два дня, Анчар тебя зарежет, за два часа. Он умеет.

– Я искал, я очень сильно их искал. Они убежали за границу.

– В наручниках, – я прямо-таки убивал его своей осведомленностью. А он никак не мог сообразить от страха, что она идет от первоисточника.

– На борту был пассажир, моя любимая. Где она?

– Не было! – Он уже пузыри пускал. – Только Мещерский и его жена…

– Ты сядь, успокойся. – Я положил автомат на столик, чтобы наши шансы были равны. – Так это с его женой ты хотел побаловаться? Да говорят еще, что в извращенной форме. Да в присутствии мужа. Какие-то вы все однообразные.

Ладно, хватит с него. Он все понял и больше не будет. Я и ему рассказал для верности о Баксе. И набил ему морду. Очень. Всю.

И на прощание сказал:

– А Мещерского найди – проверю.

Но он не услышал…

С приятным чувством хорошо исполненного долга я вернулся на виллу.

Правда, Анчар на меня надулся. Как-то по-детски.

– Воевать вместе, да? А плоды пожирать один, так, да?..

Это он о мордобое в капитанском номере.

На вилле было грустно. Тревога смешалась с печалью.

Начались дожди. Море помутнело, сильно волновалось, выбрасывая на берег всякие вещи с катера.

Почти все время мы проводили в гостиной, у камина, который стараниями Анчара жарко пылал весь день, то бросая по стенам яростные блики, то выбрасывая в комнату клубы дыма, когда задувал «плохой ветер».

Вита часто садилась к роялю. А Мещерский, когда у него не болела голова, словно пробудившись, рассказывал нам много интересного из того прекрасного, что познал за последнее время. Я тоже с вниманием слушал его под вой ветра в каминной трубе и мерные накаты волн на берег. И узнал из его рассказов много новых слов.

Вскоре вернулась хорошая погода, последняя в этом году. И мы с Мещерским занялись обследованием катера и откровенным мародерством. Трупов там не было, но было много полезного. Мы собрали еще оружие, правда, с ним пришлось повозиться – море его не щадило, покрыло ржавчиной, забило песком. Ныряя в каюты, мы вытаскивали из них все, что могло пригодиться и могло облегчить катер при подъеме, складывали все добытое в швертбот, и Анчар отвозил на берег.

До осенних штормов мы надеялись, подняв катер, с его помощью поднять и яхту.

Вита опять стала подолгу и далеко плавать, благо дельфины уже давно не показывались.

И вот в один прекрасный вечер Мещерский рано ушел к себе, закрылся в кабинете. До этого мы очень хорошо проводили вечер, по полной программе, с музыкой, песнями и плясками. Князь, правда, чаще обычного незаметно, как ему казалось, запивал минералкой таблетки. А один раз громко сказал какую-то нелепицу и стал запихивать кусок недоеденного шашлыка в узкое горлышко графина. Но тут же опомнился и очень испугался.

Через некоторое время он сказал просто и скучно: «Мне пора», извинился и вышел. Вита вышла за ним, но скоро вернулась.

– Саша занялся в кабинете. Мы не будем ему мешать. – Она была спокойна.

Мы разбрелись по своим углам, угнетенные, но не встревоженные. Потому что в последнее время Мещерский частенько чудил, но всегда умел деликатно поправиться.

В кабинете Князя до утра горел свет.

К завтраку он не вышел, а когда Вита отправилась к морю, в доме раздался выстрел.

Мы с Анчаром одновременно вошли в кабинет. Не ворвались, не вбежали, а именно вошли, будто он позвал нас звонком настольного колокольчика.

Мещерский лежал на спине посреди комнаты, раскинув руки, чуть отвернув голову, на которую было страшно смотреть.

– Перехвати Биту, – сказал я Анчару. – Она в море.

– Так, да, – сдавленно проговорил он и вышел из кабинета.

Я прошел к письменному столу. На нем лежала записка с обычным в таких случаях содержанием (прошу, мол, в моей смерти никого не винить, ухожу из жизни сознательно и добровольно и т. д.). Ее я не тронул.

Отдельно лежали два конверта. В записке на мое имя Мещерский благодарил за помощь, просил его понять и не судить слишком строго, а также просил позаботиться об Анчаре и Вите. Здесь же была пачка долларов (мой гонорар) и красивое женское кольцо – подарок Женечке, последний ей привет.

Князь он и есть князь.

Пожал плечами и застрелился.

Письмо Вите я тоже положил в карман. Я понимал, что совершаю преступление, но мне слишком была дорога их любовь.