Старший наряда – плотный мужчина лет пятидесяти пяти с почти седыми, но густыми волосами, правильными приятными чертами лица, покрытого морщинами, и проницательными глазами, – негласно носил кличку Падре. Обычно он сам встречал смены, и это не предвещало ничего хорошего. Он, как правило, скромно сидел в дальнем углу комнаты на стуле, сцепив руки на коленях, и внимательно наблюдал за вошедшими. От его цепкого, пронзительного взгляда не ускользало ничего. Падре словно просвечивал рентгеном каждого шахтера, подмечая малейшее беспокойство или необычность поведения. Его интуиция – или невероятный нюх – почти всегда помогали безошибочно выявлять вора (это случалось не часто, но закономерно, ибо человек слаб, а искушение сильно).
Если у него возникало подозрение, Падре жестом подзывал жертву к себе и, источая добродушие и спокойствие, заводил разговор. Начинал издалека, с совершенно нейтральных тем, а затем задавал неожиданные и резкие вопросы. При этом его глаза следили за реакцией собеседника. "Подопытный" и не подозревал, что подвергается своеобразной проверке совершенным "детектором лжи", так как разговор Падре, специалист–психолог, строил очень профессионально. Только убедившись, что собеседник пытается скрыть какой–то грех, Падре переходил от "исповеди" к жёсткому допросу, а затем и к обыску, который производили двое крепких парней в униформе в соседнем помещении, специально оборудованном для таких случаев.
Те, кто избежал подозрения и "исповеди", ожидали своего несчастного товарища на выходе из блока, у стоящего автомобиля, на котором смены возвращались в жилую зону. В большинстве случаев подозреваемый, пройдя унизительную процедуру, присоединялся к своей бригаде, но становился крайне неразговорчивым и хранил гробовое молчание по поводу пережитого инцидента. Никто с достоверностью не знал, что же произошло с ним и виноват ли он. Но иногда человек не возвращался в свой вагончик, а его товарищам сообщалось, что контракт с ним разорван, сам он срочно депортирован с объекта, а его делом занимается прокуратура.
Когда Шишков вошёл в "исповедальню", его товарищи под присмотром "секьюрити" уже облачались в чистую униформу военных строителей. Быстро окинув взглядом помещение, Николай вдруг ощутил на себе пронизывающий холод чьих–то глаз, и ему стало невыносимо страшно. На какое–то мгновение он представил, будто голенький лежит на операционном столе, а вокруг него собрались хирурги–садисты, решая, с чего начать вскрытие тела. Кожа покрылась омерзительными мурашками, и его передернула нервная дрожь. Резко обернувшись, Николай увидел за своей спиной Падре, стоящего у стены со скрещенными на груди руками. От неожиданности Шишков на мгновение потерял дар речи.
–– Замёрзли? – участливо спросил Падре, глядя прямо в глаза Николаю. Его губы чуть тронула ироничная улыбка, но в остальном ничто не выдавало угрозы, исходящей от этого человека.
–– Да, немного, – тихо промямлил проходчик.
Падре понимающе кивнул головой и с безразличным видом направился к своему обычному месту в дальнем конце комнаты. "Неужели пронесло?" – с надеждой подумал Шишков и поспешил к своему шкафу. Одеваясь, он старался не смотреть в сторону Падре, но кожей чувствовал на себе его просвечивающий взгляд. От напряжения на лбу выступил пот, а движения стали нервными и суетливыми, как ни старался он выглядеть спокойным и равнодушным ко всему.
Товарищи уже полностью оделись, и Падре жестом приказал им выйти. Оставшись один на один с тремя "секьюрити", Николай почувствовал себя беззащитным, как ребенок, и заспешил, все еще надеясь избежать "исповеди" перед страшным человеком с манерами священника.
–– Можете не торопиться, Николай, – раздался спокойный голос Падре. – Я думаю, что нам с вами есть о чем поговорить. Не так ли?
Внутри у Шишкова все оборвалось, губы вдруг пересохли, а язык стал непослушным. "Кажется, сгорел", – мелькнула в голове мысль, и он с обреченностью приговоренного выдавил из себя:
–– Если желаете…
4.
–– Так вы поможете мне?
Должно быть, Киселёва заметила печать глубокой задумчивости и сомнений на лице Максима, и он поспешил ободрить клиентку:
–– Да, мы сделаем всё возможное, чтобы найти вашего мужа. Ведь именно этого вы хотите?
–– Боже мой, конечно же! Найдите его, умоляю. Я отдам всё, лишь бы знать, что он жив.
–– Успокойтесь, Ольга Петровна, – мягко сказал Марьин. – Будем надеяться, что с Алексеем Васильевичем всё в порядке…
Читать дальше