Анастасия Калько - Суд Рейнмена

Нормальные люди не всегда решаются дать отпор двуногой грязи, предпочитают опасливо отойти в сторону, и двуногая грязь считает себя устрашающей, крутой, непобедимой и творит ещё большие пако-сти, не встречая сопротивления, пьянея от безнаказанности ещё быстрее, чем от клея и водки.

Он укажет им их настоящее место. Они увидят, что есть сила, против которой они беспомощны. Они поймут, что мир им не принадлежит, и за свои мерзости им придётся отвечать.

… Как болит голова! Она всегда болит дождливым вечером. Такой ливень был, когда двуногая грязь пыталась задушить его, превратить в одно из жалких дрожащих существ, пугливо втягивающих голову в плечи при одном звуке их гнусавых воплей. Они просчитались. Он не превратился в скулящего щенка – он стал саблезубым тигром, опасным и беспощадным мстителем. Теперь он будет вести с ними войну без ограничений, до победы, войну по его правилам, где не берут пленных. Это война – месть, война – суд, и он – прокурор, судья, присяжный заседатель и исполнитель приговора. Адвоката на этом суде нет. Свиде-телей защиты нет. Свидетели обвинения – весь город, все люди, которых терроризирует эта двуногая грязь с гнусными глотками, оказавшаяся на скамье подсудимых. Суд вершится быстро, без проволочек, апелляций, пересмотров дела и амнистий нет. Приговор выносится и приводится в исполнение мгновен-но, без права на обжалование или условный срок.

На этом суде нарушены права обвиняемых? А обвиняемые заслужили того, чтобы их права соблю-дали? Государство итак слишком лояльно к ним, оно их просто не замечает. Юридический суд не станет с ними возиться или даст смехотворное наказание, и вскоре они снова вползут на улицы и начнут снова отравлять городской воздух своей вонью существ, давно утративших человеческое начало.

Он делает больше, чем представители судебной власти. Он навсегда лишает отдельных представи-телей этого подвида возможности пакостить всё вокруг себя. Сегодня, если повезёт, он вынесет и испол-нит ещё один приговор…

… Голова болит и болит. Эта боль осталась ему на память о том, как его тоже чуть не смела и не растоптала волна этой двуногой грязи. И ни в одной аптеке он не найдёт лекарств от этой боли. Спасение только одно: приговор ещё одной гадине. Он ещё не знает, кто это будет, но знает, что скоро найдёт того, кто мешает нормальным людям жить и даже сам себе не нужен. И будет действовать.

… Дождь молотит его по плечам, и чёрная шапочка-маска на его голове уже промокла насквозь. Ве-тер воет и налетает так, что шатаются тополя. Десять дней назад ветер свалил вековое дерево поперёк проспекта Гоголя. Уличное движение оказалось парализовано на три часа, пока работники службы эва-куации очистили проезжую часть. Ещё два дня не ходили троллейбусы, пока электрики меняли порван-ные провода. Да. Ветер может остановить движение транспорта, но его ветер не остановит, и пусть ему в лицо, в плечи, в грудь бьют новые и новые порывы, бросающие горстями брызги холодной воды, он не повернёт назад. Это для слабаков, а он уже давно таковым не является.

Он вошёл в спальный район: облупленные дома – «хрущобы», раздолбанные скамейки, переполнен-ные мусорные контейнеры во дворах, хлипкие покосившиеся заборы, щедро изукрашенные граффити и тошнотворным словом из трёх букв. Туда-сюда озабоченно шныряют шелудивые собаки, на каждом шагу поднимающие хриплый лай и захлёбывающееся рычание, чтобы наверняка перебудить всех, кого ещё не разбудил дождь.

Прямо перед ним ободранный барбос с разбега осадил перед мусорным контейнером, обнюхал ржа-вое железо, а потом деловито задрал лапу, желая, видно, добавить помойке новой вони.

Хороший пинок – и псина с истошным визгом провалилась в темноту. Собаки нападают только ко-гда видят слабость и испуг противника. Сила и агрессивность пугают их точно как его подсудимых.

Возле одного подъезда топчутся две фигуры. Хилые сутулые плечи, на которых висят нелепые бес-форменные рубашки с капюшонами, мешковатые штаны на кривых паучьих ножках, прыщавые физио-номии и пустые тусклые глаза. Фигуры громко хрустят семечками и бесконечно сплёвывают себе под ноги, поглядывая в сторону подъезда.

Окно полуподвала разбито. В такую пробоину он легко проберётся, не оцарапавшись.

Из дыры тянет плесенью, крысами и выгребной ямой. Расшатанная дверь в подъезд приоткрыта. Он выходит из густой вони полуподвала и слышит от почтовых ящиков возню и визгливую похабную скоро-говорку из размалёванного рта соплячки с крашеными патлами, похожими на мочалку и бегающими гла-зами дворовой сучки: