Анастасия Калько - Кронштадтский тупик

Впервые она, образно говоря, ослабила бронежилет только в 32 года, встретив Аркадия Вальтера… Но после его предательства едва не замкнулась в своей броне уже навечно. Если бы не Виктор Уланов, который смотрел на нее преданными влюбленными глазами, бился за нее, как лев и даже сиганул в июньскую Оккервиль за ключевым свидетелем ее невиновности… В ноябре Наташа и Уланов отметили пятую годовщину свадьбы, первый юбилей. И Наташа поняла, что может быть не только бойцом и сильной личностью, но и женщиной – женой и матерью. И была благодарна мужу.

– Здрасте в нашей хате, – сказала Василиса, подойдя к ним, – чего у вас? Если можно, коротенько, у нас тут работы подвалило…

Наташе не хотелось сообщать девушке новость во дворе при всех. Она предложила куда-нибудь отойти.

Василиса отвела их под навес, где стояли стол, скамейка и несколько чурбачков для сидения, и два ведра с песком. Песок был густо утыкан окурками. Не приглашая гостей сесть, Василиса первой плюхнулась на чурбачок, достала пачку "Беломорканала", закурила и спросила:

– Так что у вас?

Строков умоляюще посмотрел на спутниц: пусть лучше они расскажут девушке, что случилось с ее отцом.

Белла взяла разговор в свои руки. Представившись и назвав своих спутников, она произнесла:

– Василиса Егоровна, речь пойдет о вашем отце.

– Он заболел? – обеспокоенно привстала Василиса.

– Он задержан, – Наташа тоже достала сигареты, жалея, что курит сейчас "элегантные дамские" "Эссе". Сейчас бы подошло что-нибудь покрепче…

– За что? – еще больше оторопела Степанова. – Он же мухи сроду не обидит!

Белла рассказала о том, что накануне произошло в Екатерининском парке.

– Мы сами это видели, – заключила она.

– Блин, – Василиса взъерошила пятерней короткие волосы. На висках и над лбом они были почему-то светлее, чем на макушке и затылке. "Да она седая, – догадалась Наташа. – В 25 лет!"

У нее самой первая седина на висках появилась в СИЗО, на 75-й день голодовки.

– Ну, папка, – тихо сказала Василиса, – чтобы он да драться полез…

– Потерпевшего звали Богданом Гусевым, – Белла тоже вытащила пачку, – он служил в Петербурге, а до этого – в Кронштадте, оперативником. Сюда приехал, чтобы встречать со своей подругой Новый год. Ваш отец говорил, будто Гусев слова доброго не стоил.

– Он прав, – глаза Василисы потемнели, а лицо застыло. – Удивляюсь, как его раньше никто не прибил. Все думала: тому, кто это сделает, премию надо дать, – она сжала руки в кулаки и добавила пару крепких слов, – такой мерзавец, каких больше нет…

Василиса немного посидела молча, глядя на стиснутые мозолистые кулаки. Потом спросила:

– Это что же? Отца теперь за этого упыря судить будут?

– Все к тому идет.

– А вы – адвокат и хотите помочь госзащитнику?

– Да, – ответила Белла, – но без договора о найме я не буду иметь официального статуса в этом деле.

– Цена вопроса? Сколько берете?

– Это новогодняя акция, скидка 100%.

– Я не нищая и адвокату заплатить могу, – гордо вскинула голову Василиса, – вы не думайте. Потом посчитаете по таксе.

"Вряд ли ты слышала о таких расценках, как в конторе Фимы. Нет уж, акция – так акция!"

– Пойду, отпрошусь, – Василиса растерла окурок подошвой. – Надо обговорить договор. Не хочу, чтобы отца засудили из-за этого…!

***

Василиса жила в частном секторе недалеко от места работы. Приземистый голубой домик с наличниками и трубой, с дороги почти не видный за деревьями, был уже старым, но еще добротным. Выглядел он вблизи опрятным и ухоженным. Видно было, что Василиса не ленится поддерживать порядок в своем жилище. Но внутри ничего не говорило о том, что в домике живет молодая женщина. Не было видно милых женскому сердцу украшений, безделушек и цветов на подоконниках. Из всего новогоднего декора – только маленькая настольная елочка в зале и простенькая гирлянда на окне.

Дом изрядно выстудился за полдня. Но Василиса, скинув в сенях тяжелые ботинки, в одних толстых шерстяных носках прошла куда-то вбок, что-то размеренно загудело, и пахнуло теплом.

– Сейчас прогреется, – сказала девушка, – а то печь топить – забомбишься. Я ее иногда, под настроение раскочегариваю, а то просто автономку провела, чтобы не мудохаться с дровами. Не убираю, как память, – она похлопала по могучему белому боку русской печи, занимающей почти треть домика. – И летом на ней спать хорошо… Чего стоите, проходите в зал. Вам чаю спроворить или выпить чего?

Гости согласились на чай.